До сих пор идут споры, что считать Енисеем: сам Енисей от Кызыл-Хэма или Ангару, вытекающую из Байкала и впадающую в Енисей вблизи Енисейска, удивительного города-музея, бывшей столицы Енисейской губернии.
Судьбы Енисея и Ангары и схожи, и различны. По этим рекам шло освоение Сибири с запада, по ним испоконно лепились станки, расположенные друг от друга на расстоянии, удобных для смены коней, и именно на этих берегах, прижатых тайгой к воде, и жила-развивалась русская жизнь со своими радостями и горестями.
Пожалуй, Енисею в борьбе с беспросветным человечьим бездушьем повезло больше, чем Ангаре, единственной вытекающей из Байкала реке, что, особенно с воздуха, поражает на выходе своей ясно-синей водой. В отличие от Енисея, прямого, как труба, она по-женски разливиста, изобилует островами и протоками, и меж коренными берегами, называемыми матеро́й (от слова материк), здесь необыкновенно широко. Она вся – как Енисей в Вороговском многоостровье – удивительном месте чуть выше впадения Подкаменной Тунгуски. Здесь, за знаменитыми скалистыми «щеками», непомерная ширь меж коренными берегами, а огромный разлив изобилует островами, протоками, тальниковыми поймами.
Покосы на Енисее – узкие полосы заливных лугов. Многие из них расположены далеко от поселков, так что зимой еще замучаешься сено вывозить на коне или снегоходе – дорог-то нет. Ангара в этом смысле идеальна для сельского хозяйства – огромные покосы прямо на островах, живи и ставь сено в одном месте и под боком. Именно на таком острове и происходило действие повести «Прощание с Матерой». Протоки же меж островами образуют прекрасные рыбьи нерестилища, а сколько зверя в поймах, сохатого и всякой прочей живности – любой охотник позавидует! Живи не хочу. Недаром целый ангарский уклад сложился на этих красивейших берегах, необыкновенно яркий и крепкий. На Енисее, уходящем к Ледовитому океану, эта основательная нота прекращается – начинается остяцкий Север, где все перебивает приполярная промысловая нота – охотничье-рыбацкая.
Лес на берегах Енисея разный, но в основном это кедрачи, ельники, лиственничники. Ангара же в основном светлохвойная, лиственнично-сосновая. Строевые сосновые бора на ней уникальны, и в этом-то оказалась беда ее. Если по енисейским деревням разрушительной лавиной прокатилось укрупнение, то Ангара подверглась еще налету леспромхозного беспредела. Понаехало всякого народу, смешавшего-замутившего вековечный уклад, и названного Распутиным в повести «Пожар» «архаровцами». В довершение в леспромхозы, где больше платили, – ломанулось население из колхозных деревень, особенно молодежь. Бора вырубались, деляны все дальше забирались в хребет, разгоняя зверье. Не отстала и пора ГЭСов, на Ангаре их аж три штуки: Иркутская, Братская и Усть-Илимская. Да еще и Богучанская, за которую не так давно снова взялись энергетики и добили низ Ангары. Последнее это затопление – особенно трагическая страница в истории Сибири, и о ней отдельный разговор. Дело в том, что Богучанская ГЭС не так уж нужна Красноярскому краю – энергия предназначена для перегонки в Китай. А не для подъема местной промышленности.
История стройки гидроэлектростанций и затопления деревень – одна из самых болевых тем Сибири. На Красноярском море есть такая традиция – каждое лето на пароходике едут жители затопленных деревень и над местом, где когда-то стояли их дома, поднимают стопочку, поминают прошлое.
Все это надо знать читателю, чтоб до конца понять великую боль Астафьева и Распутина за тот божий мир, который даден человеку на уход и преображение, а в ответ получающий от него одно нерадение. Веками великих трудов и лишений наживался уклад и требовал одного – служения исконному и вечному. «Батюшка-Анисей» сам все объяснит и скажет, – когда сено ставить, когда соболя бить, а когда селедку промышлять. А ты не мудрствуй и слушайся, да смири гордыню, иначе будешь, как Гога Герцев, лежать в речке с проломленной башкой.
Разные реки – Енисей и Ангара. Ангара представляется красивой и широкодушной женщиной, Енисей – мужиком с прямым и крепким характером. Но везде река как мера, как основа, а природа как учитель, как стержень, ведь именно ее годовой круговорот и руководит человеком, требуя лишь одного – быть ее достойным. Это касается любого дела – и рыбацкого, и охотницкого, и плотницкого. И писательского тоже! И как прекрасно выравнивается жизнь каждого человека Енисеем или Ангарой! Как почетно и писателю быть таким же учеником, как простой ангарец или сельдюк, как герой «Царь-рыбы» Акимка, для которого главный сюжет его жизни – Енисей.
Вот как писал об Ангаре Валентин Григорьевич Распутин:
«Я верю, что и в моем писательском деле она сыграла не последнюю роль: когда-то в неотмеченную минуту вышел я к Ангаре и обомлел – и от вошедшей в меня красоты обомлел, а также от явившегося из нее сознательного и материального чувства Родины».
И еще:
«Я уверен, что писателем человека делает его детство, способность в раннем возрасте увидеть и почувствовать все то, что дает ему затем право взяться за перо. Образование, книги, жизненный опыт воспитывают и укрепляют в дальнейшем этот дар, но родиться ему следует в детстве».
2
Поперечник России в районе Красноярья, то есть расстояние от юга Тувы до Диксона на Таймыре, около четырех тысяч километров. Да разве кому-нибудь на западе придет в голову, что Смоленск и Мурманск, стоящие на одной долготе – части единого и строгого целого? А на родине Астафьева так оно и есть, Енисей – это один мир, одна территория, объединенное одной рекой-дорогой, огромной, крепкой, мужественной.
И писатель под стать Енисею такой же кряжистый, крепкий, мужицкий и в своих книгах насквозь речной – пароходский, лодочный, рыбный. Описанию различных рыбин и рыбалок посвящены многие строки его произведений. Сами названия за себя говорят: «Карасиная погибель», «Уха на Боганиде», да и «Царь-рыба». Детство писателя прошло на берегах Енисея: от Овсянки на юге до заполярной Игарки – неплохим плечом длиной 1700 верст пролегла человечья судьба! Крепко, пуповинно перевязана она с великой рекой. Так крепко, что крепче не бывает: матушку писателя навечно забрали суровые воды.
Пересказывать Астафьева бесполезно, хочется дать главную ноту, отзвук, с каким прозвучал Виктор Петрович в лучших своих книгах «Последний поклон» и «Царь-рыба». Нота эта так же разнообразна, как сам Батюшка-Енисей в разные времена года, в разную погоду. Но она всегда исповедальна, летописна, житийна. Она жива по законам лирики, и все происходящее сугубо субъективно и пропущено через «я» автора. Она пронзительно поэтична и стихийна – а ведь было у кого учиться этой стихийной мощи, когда «Батюшка-Анисей» под боком!
Виктор Петрович не делил литературу на жанры и всегда в едином напряжении силы и честности писал о своем главном и в повестях, и в «Затесях», и в предисловиях. И так же звучал его голос в выступлениях. И как чередуется на Енисее сизый штормовой вал с зеркальной безмятежной гладью, так мешается в его произведениях то погибельная интонация довоенных рыбалок, то звонкая, как росистое таежное утро, симфония жизни, то тихое, как белая ночь, откровение. И всегда его голос остается пронзительным, как возвращение молодого Витьки с войны к геологически постаревшей бабушке.
