Хохлов Анатолий Семенович. 1925 года рождения. Закончил 3 класса. В ряды Советской Армии был призван в июне 1943 г. В феврале 1944 года получил тяжелое ранение и был на излечении. 3 августа демобилизован. Награжден медалями “За победу над Германией” и “ХХ лет победы над фашизмом”, орденом Отечественной войны 1-й степени».
Иду к дяде Илье. Дядя Илья открывает – залатанные брюки в полосочку, красная в клетку байковая рубаха, застегнутая на все пуговицы.
– Дядя Илья, мне тут сказали заметку написать. В общем, мне надо тебя о войне расспросить.
– Ничего я не буду рассказывать. Тем более о себе. Раз один корреспондент тоже расспрашивал, а потом такого написал…
– Я «такого» не напишу, а что напишу – покажу.
– Ладно. В общем, родился я в двадцать четвертом году, 31 июля. Остались нас трое с отцом. Как мать от нас ушла, не помню. Отец на неводе работал, возьмет меня на невод, в лодку уташшит, в нос положит. В школе мы учились – из школы прямо на рыбалку. В школе три года отучился. Пришли, уговорили на рыбалку. Тугуна тогда чистили на сдачу, до 15 августа, правда, а после нечищенного принимали. А потом в армию – в сорок третьем году, 22 июня. Никто меня не провожал. 6 рублей было у меня в кармане. Привезли в Красноярск. Сказали: «У кого есть какие вещи, можете продать или в Фонд обороны сдать». Я что было продал – на 700 р.
– Это на наши как?
– Булка хлеба 70 рублей стоила. Богатые деньги были. Стакан орехов кедровых 30 рублей стоил, 25 – стакан семечек. Мы на распреде были – Дом колхозника, возле Качи. На заводе работали, погружали консервы, муку. Мы сами не таскали, мужики наши таскали, а мы им готовили. Нам дали бочку квадратную здоровенную сгущенного молока и крупу любую, какую хотите – варите. Они работали, а мы кашу варили – своим ребятам, которые работали. Потом начали понтонный мост строить. Ниже железнодорожного моста.
– Дядя Илья, ты когда последний раз в Красноярске был?
– В сорок пятом году. По понтонному мосту только машины ходили, и разводили его, когда судно идет. Потом на Абакан нас переключили. Там тоже переправу строили, но только не понтоны, а козлы – потом настил на них. Козлы, ну как дрова пилишь. Потом повезли опять на поезде – в телячьем вагоне, в пульмане. Кто-то кричит: «Нас обратно везут!» Так и есть, в Красноярск везли. В сентябре в Омск привезли. Казармы там – склады для картошки, землянки, но чисто, выбелено. Тут и обмундирование дали.
– И что делали в Омске?
– В Омске? В колхозе хлеб убирали. С фронта комбайнера привезли. Тогда не самоходный комбайн был, а он на месте стоял, а к нему подвозили. День и ночь работали. Пшеница, просо. Хлеб-то надо было убирать – в деревнях не было никого. Кормили хорошо. Потом в свою часть вернулись, прослышали, что на фронт отправляют – и попросились. Командир говорит: «Сынок, ты куда торопишься? На пушечное мясо?»
– Обучали перед отправкой?
– Обучали. Матчасть. Устройство снайперской винтовки. Оптический прицел… Обмундирование дали – шинель, котелок – все новое. И на фронт. Кормили дорогой, честно сказать, ни на фиг не годится.
Ехали на поезде, тоже телячьи вагоны. Привезли под Вязьму. В октябре. Оттуда повезли в Великие Луки. От Великих Лук пешком к передовой. Шли кто как, растянулись по дороге. Дней пять или шесть шли – по одному, по двое. Провожатый-то скрылся где-то. Я один остался, голодный. Иду – никого нет. Кормились как? Бураки, ну, свекла такая, внутри красная, белая, слоями. У костра ее пожаришь и ешь. Иду – устал, света не вижу, машина идет. Проехали, остановился, назад сдали – офицеры какие-то: «Солдат, куда идешь? Влезай!» Залез я… Кусок сала, хлеб…
Голос дяди Ильи дрогнул, лицо вдруг съежилось, он отвернулся и махнул рукой.
Сидим молчим с дядей Ильей. Он продолжает:
– Догнал ребят. Железница станция называлась. Стоят понемногу ребята, собираются, по пять-шесть человек. Один позже меня пришел, Скворцов. Ему офицер – ты дезертир. Стрелять тебя будем. Скворцов белый стоит. А там один мужик был, видно, что бывалый. «Слушай, – офицеру этому говорит, – если ты нам к вечеру не привезешь продуктов, то мы тебя самого зажарим и съедим». К вечеру и жратва была, и все, и хлеб, и концентраты… И Скворцов живой.
– Как первый бой?
Дядя Илья замешкался, будто я спросил глупость, потом помолчал, подбирая слова, а потом как резанул:
– Первый бой был такой – все бегут и я бегу. Потом залегли. У них пули разрывные были, и кажется – и впереди стреляют, и взади стреляют.
– Ну немцев-то видите?
– Как не видим? Видим. Вот они, который близко, который далеко. То, глядишь, каска мелькнет.
– А вообще какая… задача-то у вас была?
Дядя Илья посмотрел на меня, как на дурака:
– Вперед. В сорок третьем одна задача была – вперед. Потом в оборону нас поставили: Большая Пуща, Малая Пуща. Мы там еще простояли.
– А медаль? За что наградили?
Дядя Илья снова стесняется:
– Не знаю, за че наградили. За храбрость вроде. Короче, вот дорога, вот кюветы. – Дорогу изображала ложка, «кюветы» – две чашки. – Мины вот здесь легли, и вот здесь. – Показывает на чашки. – Я услыхал, когда начали стрелять, ну и сюда летит, по шипу знаю, что где-то здесь лягут. Лег посередке – деваться некуда, и вот одна с этой стороны дороги легла, другая с той. Дорога-то выше, ну и осколки – в бугор. Выходит, берег Бог меня.
– Еще психическая атака у немцев была. Все пьяные, рука к руке идут (дядя Илья показал, как касаются немцы друг друга поднятыми локтями) – стреляют.
– Сколько до них?
– Сто пятьдесят метров. Мы стрелять начнем – лягут, потом снова идут.
– Ты попадал в немца-то?
– Да ну! Все врут! Попал – не попал, ты откуда знаешь, кто куда попал? Снайпер – дело другое.
– А ты вроде на снайпера учился?
– Не стал снайпером – обучаться надо было шесть месяцев, а я месяц проучился.
– А у тебя что за оружие было?
– Карабин кавалерийский… Как в атаку? Один встает: «За мной!», ну и подымаются, по два, по три, потом все. В фильмах все неправильно показывают: шквал огня и все в атаку. При таком огне ты и встать-то не сможешь, не то что в штыковую.
– А потом что было?
– А что потом? Ранило. Наградили и обратно в часть. Два раза ранен был. А воевали: Белоруссия, Литва, Латвия. Была там такая Курляндская группировка. Ранило? Шрапнель – сначала суда, потом сюда, – дядя Илья показывает на ногу, на руку, – если б ударила в голову, у меня бы две дырки получились.
Еще спрашиваю про награды.
– Какие награды? Медали «За отвагу». Две было. Одну потерял. Вторую как получил? Тоже так. – Дядя Илья отмахивается. – Там никто толком не знает, не мое это – начальства дело. Я же не за награду воюю – правильно?
