— Мы к сеньору Альварадо, он нас ждет, — сказала она консьержу.
Тот кивнул и, не проронив ни слова, собрался проводить нас к лифту.
— Не нужно, спасибо.
Пройдя по просторному холлу, мы стали подниматься по лестнице: мама уверенно шагала впереди, едва касаясь полированных деревянных перил. Она была в новом костюме, которого я никогда прежде не видела. Я, оробев, следовала за ней, крепко держась за перила как за спасательный круг в бушующем ночном море. В гробовом молчании мы преодолевали ступеньки, и мысли все беспокойнее роились в моей голове. Промежуточная лестничная площадка. Почему мама с такой легкостью ориентировалась в этом незнакомом месте? Антресольный этаж. Каков он, этот человек, с которым мне предстояло познакомиться, и почему вдруг пожелал увидеть меня через столько лет? Площадка второго этажа. Остальные мысли так и не успели оформиться, потому что мы уже пришли. Большая дверь направо. Мама уверенно, без малейшей робости, нажала на звонок. Дверь незамедлительно отворилась, и перед нами предстала старая служанка в черной униформе и белоснежном чепчике.
— Добрый день, Серванда. Мы к сеньору Альварадо. Наверное, он ждет нас в библиотеке.
Серванда замерла с приоткрытым ртом, так и не выдавив из себя приветствие, словно перед ней стояли два привидения. Когда она наконец пришла в себя и, очевидно, собиралась что-то сказать, откуда-то из глубины квартиры донесся голос, мужской, хриплый и сильный:
— Пригласи их войти.
Служанка, пропуская нас, немного посторонилась, все еще охваченная смятением. Ей не пришлось показывать дорогу: мама, как оказалось, прекрасно знала, куда идти. Мы прошли по широкому коридору, мимо залов с обтянутыми тканью стенами, на которых красовались гобелены и семейные портреты. Дойдя до двустворчатой двери, левая половина которой была открыта, мама остановилась. Заглянув внутрь, мы увидели высокого крупного человека, ждавшего нас посередине комнаты. И снова прозвучал мощный голос:
— Входите.
Здесь все было большое, как и сам человек. Большой кабинет, большой письменный стол, заваленный бумагами, большой книжный шкаф, полный книг. Большой человек посмотрел мне в глаза, потом оглядел с головы до ног и еще раз — с ног до головы. Его взгляд внимательно меня изучал. Он сглотнул слюну, и я сглотнула тоже. Сеньор Альварадо приблизился к нам, протянул ко мне руку и слегка стиснул мое плечо, словно желая убедиться в моей реальности. Потом он сдержанно улыбнулся уголком рта, и по его лицу скользнула едва уловимая тень горечи.
— Ты такая же, как твоя мать двадцать четыре года назад.
Он смотрел мне прямо в глаза, стискивая мое плечо: это продолжалось секунду, две, три, десять. Потом, все еще не отпуская меня, перевел взгляд на маму. Его губы вновь тронула легкая печальная улыбка.
— Сколько лет, сколько зим, Долорес.
Она ничего не ответила и не отвела глаза. Тогда он наконец отпустил мое плечо и протянул свою руку к маме, надеясь, должно быть, получить в ответ хотя бы мимолетное прикосновение ее пальцев. Однако она даже не шевельнулась, проигнорировав его жест, и, после некоторой заминки, сеньор Альварадо, словно очнувшись, слегка откашлялся и любезным, но в то же время натянуто нейтральным тоном предложил нам присесть.
Он провел нас не к большому рабочему столу с бумагами, а в другую часть библиотеки. Мама устроилась в кресле, а он — напротив нее. Я же уселась на диване, стоявшем посередине, между двумя креслами. Мы все чувствовали себя скованно и неловко. Сеньор Альварадо принялся зажигать сигару. Мама сидела, сдвинув колени и напряженно выпрямив спину. Я же тем временем сосредоточенно царапала указательным пальцем обивку дивана из темно-бордового камчатного полотна, словно желая проделать дырку и ускользнуть в нее, как мелкая ящерица. Комната наполнилась дымом, и снова раздалось покашливание, возвещавшее о готовящейся речи, однако мама заговорила первой. Она обращалась ко мне, но ее взгляд был прикован к нему. Мамин голос заставил меня в конце концов поднять глаза и посмотреть на обоих.
— Вот, Сира, это твой отец, наконец ты с ним познакомилась. Его зовут Гонсало Альварадо, он инженер, владелец литейного завода, и в этом доме прожил всю свою жизнь. Сначала он был сыном хозяев, а теперь и сам стал хозяином. Как летит время… Много лет назад я приходила сюда, чтобы шить для его матери, так мы и познакомились, а потом, через три года, родилась ты. Не представляй себе банальную мелодраму, в которой беспринципный юноша из богатой семьи обманывает бедную молодую модистку, все было совсем не так. Когда начались наши отношения, мне исполнилось двадцать два, а ему двадцать четыре: мы оба знали, на что идем, и прекрасно понимали, сколь многое против нашей любви. Он не обманывал меня, и у меня не оставалось никаких иллюзий, я просто его любила. Наши отношения закончились, потому что не должны были начинаться; мы расстались, ибо другого выхода не имелось. Это не он бросил нас с тобой, я сама решила разорвать нашу связь. И это я всегда противилась тому, чтобы вы виделись. Сначала твой отец не хотел исчезать из нашей жизни, но постепенно смирился. Он женился, и у него родились два сына. Я уже давно не имела о нем никаких известий, и вот позавчера мне принесли от него письмо. Он не объяснил, почему все же решил познакомиться с тобой через столько лет, и сейчас, надеюсь, мы это узнаем.
Отец смотрел на маму серьезно и внимательно. Когда она замолчала, он выдержал несколько секунд, прежде чем заговорить. Должно быть, он тщательно обдумывал и взвешивал свои слова, чтобы они как можно точнее передавали все то, что он хотел нам сказать. Я между тем, разглядывая отца, пришла к заключению, что он совсем не такой, каким его себе представляла. Я была смуглой и темноволосой, мама тоже, и в те редкие минуты, когда мне доводилось задумываться о нем, мое воображение рисовало его таким же, как мы, — смуглым, темноволосым и худощавым. Он представлялся мне похожим на людей, принадлежавших к моей среде: на нашего соседа Норберто, на отцов моих подруг, на мужчин, заполнявших кафе и улицы моего квартала. Это были самые обычные люди: почтальоны и продавцы, мелкие служащие и официанты, торговцы овощами с рынка Себада или, самое большее, владельцы какого-нибудь киоска или галантерейного магазинчика. Мужчины, которых я видела, доставляя в роскошные кварталы Мадрида вещи из ателье доньи Мануэлы, были для меня существами из совершенно другого мира, и образ отца, рисовавшийся в воображении, не имел с ними ничего общего. И вот теперь передо мной сидел один из них. Мужчина, не утративший еще привлекательности, несмотря на свою полноту, с седыми — должно быть, некогда светлыми — волосами, с глазами медового цвета и чуть покрасневшими веками, одетый в темно-серый костюм, — хозяин большого дома и глава незримо присутствовавшей семьи. В конце концов мой непохожий на других отец начал свою речь, обращаясь попеременно то к маме, то ко мне, то к нам обеим, а то просто в пространство.
— Что ж, начнем, хоть это нелегко, — в качестве вступления произнес он.
Глубоко вздохнул, затянулся сигарой, выпустил дым. Поднял глаза на меня. Перевел взгляд на маму. Потом опять на меня. После этого он продолжил свою речь и говорил так долго и увлеченно, практически не прерываясь, что за это время в комнате наступил полумрак и мы превратились в темные силуэты, слабо освещенные далеким тусклым светом от стоявшей на письменном столе лампы с зеленым абажуром.
