Серрано Суньера, казалось, привязали к нему невидимой веревкой: время от времени Бейгбедер позволял ему чуть отдалиться, давая некоторую свободу, чтобы он пообщался с гостями и послушал их льстивые речи. Однако через минуту верховный комиссар уже снова был рядом: что-то ему объяснял, кого-то представлял, обнимал за плечи, шептал на ухо, смеялся и вновь отпускал от себя.
Я все время искала глазами Розалинду, но ее нигде не было — ни рядом с обожаемым Хуаном Луисом, ни в другом месте.
— Вы не видели сеньору Фокс? — спросила я Логана, когда он закончил говорить по-английски с каким-то человеком из Танжера, которого он мне представил и чье имя и должность я забыла в ту же секунду.
— Нет, не видел, — ответил журналист, с интересом глядя на группу, в тот момент собиравшуюся вокруг Серрано. — Вы знаете, кто это? — спросил он, сдержанно кивнув в их сторону.
— Немцы, — ответила я.
Среди них была строгая фрау Лангенхайм в сшитом мной великолепном платье из фиолетового шантунга; фрау Хайнц, моя первая клиентка, похожая на арлекина в своем черно-белом костюме; говорившая с аргентинским акцентом фрау Бернхардт, на этот раз без обновы, и еще несколько незнакомых мне женщин. Все они были со своими мужьями и приветствовали Серрано Суньера, который отвечал им, одаривая улыбками окруживших его немцев. На этот раз, однако, Бейгбедер не прервал разговор и позволил ему продолжаться довольно долгое время.
30
Сумерки сгущались, и кругом зажглись огни, как во время народных гуляний. Среди гостей царило умеренное оживление, звучала негромкая музыка, и Розалинды все еще не было видно. Группа немцев, уже без женщин, по-прежнему не отпускала от себя высокого гостя. Они о чем-то увлеченно разговаривали, передавая что-то из рук в руки, жестикулируя и обмениваясь репликами. Я заметила, что мой спутник украдкой за ними наблюдает.
— Вижу, вас интересуют немцы.
— Еще как, — с иронией произнес журналист. — Но увы, я связан по рукам и ногам.
Я вопросительно подняла брови, не понимая, что он имеет в виду. Логан, однако, не стал мне ничего объяснять и предпочел перевести разговор на другую тему.
— Вы не сочтете слишком большой наглостью, если я попрошу вас об одном одолжении?
Он произнес это с той же непринужденностью, с какой несколько минут назад предлагал мне сигарету и спрашивал, не хочу ли я бокал крюшона.
— Смотря о чем идет речь, — ответила я, стараясь казаться невозмутимой, хотя это было далеко не так. Вечер протекал довольно спокойно, однако я по-прежнему чувствовала себя неуютно на этом чужом празднике. Кроме того, меня беспокоило отсутствие Розалинды — странно, что она до сих пор так и не появилась. Не хватало еще, чтобы журналист попросил меня о каком-то сомнительном одолжении: мне казалось, что я и так уже сделала достаточно, согласившись сопровождать его на прием.
— Я не прошу ничего экстраординарного, — пояснил Логан. — Просто мне хотелось бы узнать, что немцы показывают Серрано и что они разглядывают там с таким интересом.
— Личное или профессиональное любопытство?
— И то и другое. Но сам я не могу к ним подойти: как вы знаете, немцы сейчас не жалуют англичан.
— И вы предлагаете сделать это мне? — изумилась я.
— Да, и по возможности не слишком заметно.
— Надеюсь, вы шутите?
— Вовсе нет. Такова моя работа: я ищу информацию и различные способы ее получения.
— И сейчас, не в силах добыть информацию лично, решили использовать меня.
— О, я всего лишь высказал предложение, и вы не обязаны его принимать. Решение полностью зависит от вас.
Я молча смотрела на Логана. Он казался искренним и надежным, но, как предполагал Феликс, это могло быть обманчивым впечатлением и на самом деле журналист всегда преследовал лишь свои интересы.
— Хорошо, я это сделаю.
Логан хотел что-то сказать — может быть, заранее поблагодарить, но я его прервала:
— Но и вы тоже должны кое-что для меня сделать.
— Что именно? — удивился он, не ожидая, что я попрошу что-то в обмен на свою помощь.
— Выясните, где сейчас сеньора Фокс.
— Каким образом?
— Вам ли не знать — вы же журналист.
Не дожидаясь ответа, я повернулась к нему спиной и удалилась, ломая голову над тем, как приблизиться к группе немцев, не проявив при этом явной бесцеремонности.
В конце концов я нашла решение, вспомнив про вещицу, полученную в подарок от Канделарии за несколько минут до выхода. Вытащив из сумочки пудреницу, я открыла ее и зашагала вперед, глядя в зеркальце с видом женщины, направляющейся в дамскую комнату, чтобы поправить макияж. Однако, заглядевшись на свое отражение, я не заметила, куда иду, и неожиданно — какая оплошность! — наткнулась на спину немецкого консула.
Это столкновение, за которым последовало падение пудреницы, заставило немцев прервать разговор.
— Ах, какая я неловкая, простите меня… — изображая крайнее смущение, забормотала я.
Четверо мужчин собрались нагнуться, чтобы поднять пудреницу, но их опередил самый худой, с кошачьими глазами и почти белыми, зачесанными назад волосами. Единственный испанец.
— Похоже, зеркальце разбилось, — сообщил он, выпрямляясь. — Взгляните.
Я посмотрела. Однако прежде кинула взгляд на то, что он держал в своих длинных и тонких пальцах, помимо пудреницы.
— Да, действительно разбилось, — пробормотала я, осторожно проводя указательным пальцем по потрескавшейся поверхности, и мой ноготь со свежим лаком сто раз отразился в ней.
Мы стояли очень близко друг к другу, склонив головы над пудреницей. Я видела светлую кожу его лица в нескольких сантиметрах от моих глаз, тонкие черты и седые виски, темные брови и небольшие усики.
— Осторожно, не порежьтесь, — тихо произнес он.
Помедлив еще несколько секунд, я убедилась, что компактная пудра не пострадала от падения и подушечка на месте. Заодно я снова взглянула на то, что Серрано все еще держал в своих руках и что несколько минут назад они внимательно разглядывали, передавая друг другу. Это была небольшая пачка фотографий. Мне удалось увидеть лишь первую из них: какие-то люди с незнакомыми мне лицами.
— Да, ее нужно закрыть, — наконец сказала я.
— Тогда держите.
Я защелкнула пудреницу со звонким щелчком.
— Досадно — такая красивая вещица. Почти такая же, как ее хозяйка, — добавил он.
Я ответила на комплимент кокетливой гримаской и самой ослепительной из своих улыбок.
— Ничего страшного, бог с ней.
— Приятно было с вами пообщаться, сеньорита, — сказал Серрано, протягивая мне руку, почти невесомую.
— Мне тоже, сеньор Серрано, — взмахнула я ресницами. — Еще раз простите за вторжение. Всего доброго, сеньоры, — окинула я взглядом остальных, со свастикой в петлицах.