Я собралась было сказать ей, что моей несчастной стране совсем не до будущей мировой бойни — у нас и без того рекой лилась кровь. Англичанка слишком далека от нашей гражданской войны, хотя ее любовник — высокопоставленный человек, принадлежащий к одной из противоборствующих сторон. Однако я решила все же не затрагивать эту тему и предпочла просто поддержать разговор. В этот день у меня было уже достаточно огорчений, и я не хотела омрачать его еще больше.
— И как ты собираешься это сделать? — спросила я.
— Well, не думай, что у меня большие связи в Уайтхолле, not at all
[54], — с усмешкой ответила Розалинда. Я тут же сделала себе заметку — узнать у Феликса, что такое «Уайтхолл», но при этом постаралась, чтобы выражение лица никоим образом не выдало моего невежества. — Ну, тебе же известно, как устраиваются такие дела, — продолжала англичанка, — через знакомых, по цепочке… Я решила, что, возможно, мне помогут мои друзья, живущие в Танжере: полковник Хэл Дюранд, генерал Норман Бейнон и его жена Мэри, — у них прекрасные связи в Foreign Office
[55]. Сейчас они на некоторое время уехали в Лондон, но когда вернутся, я планирую встретиться с ними и познакомить их с Хуаном Луисом.
— И ты думаешь, он согласится на твое вмешательство в его дела?
— But of course, dear, ну конечно, — без тени сомнения заявила Розалинда, изящным движением головы откидывая локон, упавший на лицо. — Хуан Луис умнейший человек. Он хорошо знает немцев, поскольку жил рядом с ними много лет, и прекрасно понимает, что Испании, возможно, придется слишком дорого заплатить за ту помощь, которую она сейчас получает. К тому же он очень уважает англичан, ведь мы не проиграли ни одной войны, а он человек военный и для него это много значит. Но прежде всего, my dear Сира — и это самое главное, — Хуан Луис меня обожает и не устает каждый день повторять, что ради своей Розалинды готов отправиться даже в ад.
Мы покинули ресторан, когда столики на террасе уже приготовили к ужину и начали подкрадываться сумерки. Розалинда настояла на том, чтобы оплатить наш обед.
— Муж наконец перевел мне деньги, так что позволь тебя угостить.
Мы неторопливо дошли до ее машины и отправились в обратный путь, едва успевая уложиться в двенадцать часов, отведенных мне на поездку комиссаром Васкесом. На обратном пути мы поменялись с Розалиндой ролями: если по дороге из Тетуана в Танжер и в течение всего дня говорила практически она одна, то на обратном пути пришел наконец мой черед.
— Ты, наверное, подумала, что я ужасная зануда — весь день сегодня болтаю и болтаю. Так что давай расскажи теперь о себе. Tell me now, как разрешилось дело, которое было у тебя этим утром.
— Плохо, — ответила я.
— Плохо?
— Да, плохо, очень плохо.
— I’m sorry, really. Мне очень жаль. Это что-то серьезное?
Я могла бы ответить «нет». По сравнению с ее собственными заботами в моих проблемах не было ничего для нее интересного: к ним не имели отношения высокопоставленные военные, консулы или министры; это не касалось большой политики, государственных интересов и возможной мировой войны и даже отдаленно не напоминало головокружительные перипетии ее жизни. Мои скромные горести можно было перечислить по пальцам одной руки: предательство любимого человека, неоплаченный долг гостинице с непреклонным администратором, работа в ателье с утра до вечера, залитая кровью родина, куда невозможно вернуться, и мать, о которой я столько времени не имела известий. Я могла сказать Розалинде, что все в порядке и мои маленькие трагедии не имеют никакого значения. Могла скрыть от нее свои проблемы, чтобы потом поделиться ими лишь с темнотой пустого дома. Могла промолчать. Но я этого не сделала.
— Если честно, это действительно очень важное для меня дело. Я хочу вывезти маму из Мадрида в Марокко, но для этого необходима крупная сумма денег, которой у меня нет, потому что все свои сбережения я вынуждена потратить на оплату одного счета. Этим утром я попыталась получить отсрочку, но ничего не получилось, так что пока я не могу помочь маме. И хуже всего то, что с каждым днем, как говорят, становится все труднее перевозить людей из одной зоны в другую.
— Твоя мама одна в Мадриде? — спросила Розалинда, и я заметила на ее лице беспокойство.
— Да, одна. Совершенно одна. У нее никого нет, кроме меня.
— А твой отец?
— Мой отец… ну, это долгая история; в общем, они не живут вместе.
— Мне очень жаль, Сира, дорогая. Я понимаю, как тяжело тебе знать, что мама сейчас там, где идет война, в постоянной опасности, среди всех этих людей…
Я посмотрела на англичанку с грустью. Как можно донести до нее то, от чего она так далека? Как можно заставить эту красивую головку, украшенную белокурыми локонами, понять трагедию, происходившую в моей стране?
— Эти люди — наши люди, Розалинда. Мама находится среди своих, в своем доме, в своем квартале, рядом с соседями. Это ее мир, и жители Мадрида такие же, как она. Я хочу привезти ее в Тетуан не потому, что боюсь возможных неприятностей, просто у меня, кроме нее, никого нет и с каждым днем мне невыносимее неизвестность. Я не получала от нее писем целый год и не знаю, на что она живет и как переносит все тяготы.
Словно лопнувший шарик, мое придуманное прошлое в одно мгновение разлетелось в клочья. Однако, как ни странно, мне было уже все равно.
— Но… Я слышала… что ваша семья…
Я не дала Розалинде закончить. Она была откровенна со мной и рассказала свою историю без утайки: пришла пора и мне сделать то же самое. Я знала, что ей, возможно, не понравится моя реальная жизнь: она могла показаться ей слишком серой и скучной по сравнению с теми приключениями, к которым она привыкла. Я понимала, что, узнав правду, она, вероятно, уже никогда не захочет пить со мной розовый джин в баре и подвозить в Танжер на своем автомобиле с открытым верхом. Как бы то ни было, я уже не могла удержаться, чтобы не рассказать ей все.
— Моя семья — это моя мама и я. Мы обе портнихи — простые портнихи, и у нас нет другого богатства, кроме собственных рук. Мой отец не поддерживал с нами отношений, с тех пор как я родилась. Он принадлежит к другому классу, к другому миру: у него есть деньги, бизнес, связи, нелюбимая жена и двое сыновей, с которыми они не понимают друг друга. Ну, по крайней мере все это было у него раньше. Что с ним сейчас, мне неизвестно: в первый и последний раз, когда я его видела — это было еще до войны, — он чувствовал, что его могут убить. А мой красавец жених, управляющий компанией в Аргентине, на самом деле не существует. У меня действительно были отношения с мужчиной, который сейчас, возможно, занимается какими-то делами в этой стране, но между нами все давно уже кончено. Этот человек поступил со мной подло, обокрал меня самым бессовестным образом — не хочется об этом даже и говорить… Вот такова моя жизнь, Розалинда: как видишь, она совсем не похожа на твою.
