Господи, помилуй нас.
Христос, помилуй нас.
Я пододвинула свой плетеный стул к Канделарии — так что наши плечи соприкоснулись.
— Я хочу спросить вас кое о чем, — прошептала я ей на ухо.
Христос, услышь нас.
Христос, послушай нас.
— Говори, душа моя, — так же тихо ответила Канделария.
Отец наш Небесный, помилуй нас.
Сын Божий, Искупитель грехов наших.
— Я узнала, что некоторым людям удается вывозить своих родственников с территории республиканцев.
Бог Дух Святой.
Пресвятая Троица, Господь наш триедин.
— Да, так говорят…
Дева Мария, проси за нас.
Пресвятая Богородица.
Пречистая Приснодева Мария.
— Вы можете узнать, как они это делают?
Матерь Иисуса.
Матерь Церкви.
— Зачем тебе это?
Милосердная Матерь Божия.
Благословенная Дева.
Пречистая Богородица.
— Я хочу помочь маме выбраться из Мадрида и привезти ее в Тетуан.
Пресвятая Матерь Божия.
Непорочная Дева Мария.
— Мне нужно поспрашивать людей…
Милостивая Богоматерь.
Преславная Богоматерь.
— Завтра утром?
Богоматерь добрая советчица.
Матерь Создателя.
Матерь Спасителя.
— Как получится. А сейчас давай молиться за дона Ансельмо — может, нашими стараниями он попадет на небеса.
Ночное бдение над телом покойного продолжалось до рассвета. На следующий день мы похоронили учителя, с отпеванием в католической миссии и исполнением всех религиозных обрядов, словно он был самым набожным человеком. По дороге на кладбище дул сильный ветер, колыхавший траурные вуали, вздымавший юбки и носивший по земле листья эвкалиптов. Когда священник произносил последние латинские молитвы, я наклонилась к Канделарии и с недоумением прошептала:
— Сестры всегда называли учителя безбожником и сыном Люцифера. Зачем вы организовали ему такие похороны?
— Понятное дело зачем — вдруг он иначе попадет в ад и его дух станет являться к нам по ночам…
Я с трудом удержалась от смеха.
— Ради Бога, Канделария, не будьте такой суеверной.
— Не учи меня, деточка, я давно живу на этом свете и знаю, о чем говорю.
Она замолчала и больше не кинула на меня ни одного взгляда, до тех пор пока не прозвучал последний requiescat in расе
[31]. Гроб опустили в могилу, могильщики стали засыпать его землей, собравшиеся начади расходиться. Мы направились к кладбищенским воротам, но по дороге Канделария вдруг остановилась и, сделав вид, будто застегивает пряжку на туфле, дождалась, когда сестры, мать Пакито и соседки уйдут вперед. Мы смотрели, как они удаляются, похожие на ворон в своих длинных черных вуалях, доходивших до пояса.
— Ладно, пойдем чего-нибудь съедим, детка, а то я после таких печальных событий всегда умираю от голода…
Мы побродили по улицам и, купив в кондитерской «Эль Буэн Густо» пирожные, уселись на площади у церкви, среди пальм и цветников. И тогда я наконец задала Канделарии вопрос, вертевшийся у меня на языке с самого утра:
— Вам удалось узнать что-нибудь насчет того, о чем я вам вчера говорила?
Канделария кивнула с набитым меренгой ртом:
— Все это очень непросто. И стоит больших денег.
— Расскажите.
— Есть люди, которые организуют это из Тетуана. Мне не удалось выяснить детали, но, насколько я поняла, в Испании все проворачивается через Международный Красный Крест. Они находят людей на территории республиканцев и переправляют их в один из портов Леванта. Не спрашивай меня, как это делается, потому что я не имею ни малейшего понятия. Тайком, на грузовиках, пешком — бог их знает. Но суть в том, что потом их сажают на корабль, а оттуда уже все дороги открыты. Тех, кто хочет попасть на территорию националистов, перевозят во Францию, а оттуда — обратно в Испанию, через границу со Страной Басков. Желающих же перебраться в Марокко отправляют сначала в Гибралтар или какой-нибудь другой порт на Средиземном море, а оттуда уже в Танжер и, наконец, в Тетуан.
Я почувствовала, как забилось сердце.
— А вы знаете, к кому нужно обратиться?
Канделария грустно улыбнулась и ласково похлопала меня по колену, оставив на юбке след от сахарной пудры.
— Прежде чем к кому-то обращаться, нужно приготовить солидную сумму денег. Причем в фунтах стерлингов. Я же тебе говорила, что деньги англичан надежнее всего.
— У меня лежит нетронутым все, что я откладывала в последние месяцы, — сказала я.
— И еще на тебе висит долг гостинице «Континенталь».
— Может, мне хватит денег и на то и на другое.
— Сильно сомневаюсь, душа моя. Это дело обойдется тебе в двести пятьдесят фунтов.
В горле у меня пересохло, и кусок слоеного теста застрял в нем, как комок клейстера. Я закашлялась, и Канделария похлопала меня по спине. Когда мне наконец удалось сглотнуть, я высморкалась и спросила:
— А вы не могли бы мне одолжить?
— Да у меня ничего нет, детка.
— А деньги из ателье, которые я вам приношу?
— Они уже все потрачены.
— На что?
Канделария шумно вздохнула.
— На эти похороны, на лекарства в последнее время и на оплату счетов, которые остались у дона Ансельмо в нескольких местах. Хорошо еще, что доктор Мате был его другом и не взял с меня денег за свои визиты.
Я посмотрела на нее с недоверием.
— Но ведь у него должны были остаться сбережения от пенсии, которую он получал.
— От него не осталось ни гроша.
— Но это невозможно: учитель уже много месяцев почти никуда не выходил, ему не на что было тратить деньги…
Канделария улыбнулась, и в ее улыбке смешались сострадание, горечь и ирония.
— Не знаю, каким образом чертов старик это устроил, но ему удалось передать все свои сбережения «Красной помощи»
[32].
