— К сожалению, нет. Вся моя одежда осталась в Мадриде, когда началась война, и теперь я не могу получить ее оттуда. Здесь у меня есть несколько повседневных костюмов, но ничего вечернего. Если честно, то я почти нигде не бываю. Понимаете, мой жених сейчас в Аргентине, так что я…
К моему огромному облегчению, англичанка наконец меня перебила:
— I see, понятно.
Мы молча сидели несколько долгих секунд, не глядя друг на друга и с притворной сосредоточенностью уставившись в противоположные стороны: она — на балконы, я — на арку, ведущую из зала в прихожую. Розалинда первой нарушила неловкое молчание:
— I think I must leave now. Пожалуй, я пойду.
— Мне действительно очень жаль. Если бы у нас было чуть больше времени…
Я не закончила фразу, поняв, что нет никакого смысла говорить о том, чего нельзя изменить. Мне захотелось как-то отвлечь клиентку, чтобы она хоть на минуту забыла о невозможности блистать в этот вечер, когда рядом с ней будет мужчина, в которого она, несомненно, влюблена. Меня продолжала интриговать жизнь этой женщины, прежде такой решительной и беззаботной, а теперь молча направлявшейся к двери.
— Завтра все будет готово ко второй примерке, договорились? — сказала я в качестве бесполезного утешения.
Розалинда ответила неясной улыбкой и, не сказав ни слова, покинула ателье. Я некоторое время стояла неподвижно, огорченная тем, что не смогла помочь своей клиентке. Все, что становилось мне известно о жизни Розалинды Фокс — этой молодой матери, без конца путешествующей по свету и теряющей дорожные сундуки с вечерними платьями с такой же легкостью, с какой некоторые люди, убегая от начавшегося дождя, забывают бумажник на столике в кафе или на скамейке в парке, — возбуждало мой интерес.
Я подошла к балкону и, укрывшись за ставнем, принялась наблюдать. Англичанка вышла на улицу и неторопливо направилась к ярко-красному автомобилю, припаркованному у подъезда. Я предположила, что кто-то там ее дожидался — возможно, тот самый мужчина, рядом с которым ей так хотелось блистать в этот вечер. Меня распирало от любопытства, и я старательно всматривалась, надеясь разглядеть лицо этого человека. Возможно, это был немец, и именно потому она так хотела произвести впечатление на его соотечественников. Я представляла его молодым и привлекательным, светским и раскованным, как сама Розалинда Фокс. Однако мне не пришлось долго теряться в догадках, поскольку, когда англичанка дошла до автомобиля и открыла правую дверь — чтобы, как я предполагала, сесть рядом с водителем, — я с изумлением обнаружила, что там находится руль и она сама собирается вести машину. Ее никто не ждал в этом английском автомобиле с правым рулем: она завела мотор и уехала одна, так же как и приехала. Без мужчины, без вечернего платья и, должно быть, без малейшей надежды найти какой-нибудь выход.
Пытаясь избавиться от неприятного чувства, оставшегося у меня после этой встречи, я принялась наводить в зале порядок, несколько нарушенный появлением Розалинды. Убрала пепельницу, сдула со стола остатки пепла, поправила кончиком туфли загнувшийся угол ковра, взбила диванные подушки и стала аккуратно складывать журналы, которые англичанка листала, пока я занималась примеркой с Эльвиритой Коэн. Я закрыла «Харперс базар», открытый на странице с рекламой губной помады от Хелены Рубинштейн, и собиралась сделать то же самое с весенним номером «Мадам Фигаро», как вдруг в глаза бросилась фотография модели, показавшейся смутно знакомой. В тот же момент в моей голове, словно стая птиц, пронеслась тысяча воспоминаний. Не успев даже подумать, я громко позвала Джамилю. Та вихрем примчалась в зал.
— Беги скорее к фрау Лангенхайм и попроси ее найти сеньору Фокс. Она должна срочно приехать ко мне; скажи, это касается очень важного дела.
18
— Эту модель, дорогая моя невежда, создал Мариано Фортуни-и-Мадрасо, сын великого Мариано Фортуни, наверное, самого известного испанского художника девятнадцатого века после Гойи. Это был выдающийся мастер, и его творчество, кстати, тесно связано с Марокко. Он приехал в Африку во время войны, и здешний экзотический колорит произвел на него неизгладимое впечатление; он написал множество картин на марокканскую тему, и одна из самых значимых его работ — «Битва при Тетуане». Мариано Фортуни-младший оказался не менее гениальным. В своей венецианской мастерской он создает театральные декорации, занимается живописью и фотографией, изучает классические техники и изобретает новые, но больше всего он известен как дизайнер одежды и тканей, и одно из лучших его творений — легендарная модель «дельфос», которую ты, маленькая плутовка, так ловко у него позаимствовала.
Феликс разглагольствовал, лежа на софе и держа в руках журнал с той самой фотографией, благодаря которой моя память подсказала мне решение. Я слушала его, неподвижно сидя в кресле, совершенно обессиленная дневной работой, не в состоянии держать в этот вечер иголку. Я только что пересказала ему события последних часов, начиная с того момента, когда вернувшаяся Розалинда Фокс шумно затормозила у моего подъезда, заставив жильцов высунуться из окон. Она взлетела по лестнице, торопливо стуча каблучками по ступенькам. Я ждала ее с открытой дверью и, не тратя времени на приветствия, тотчас изложила свою идею.
— Мы попытаемся сшить для вас «дельфос». Вы понимаете, о чем я говорю?
— «Дельфос» Фортуни? — недоверчиво спросила она.
— Имитацию «дельфос».
— Вы думаете, это возможно?
Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза. В ее взгляде я прочитала внезапно воскреснувшую надежду. А что читалось в моем, не знала. Наверное — решимость и дерзость, желание справиться с трудностями и выйти победительницей. Возможно, в глубине моих глаз таился страх неудачи, но я изо всех сил постаралась его скрыть.
— Мне уже доводилось шить такое платье, так что, думаю, все получится.
Я продемонстрировала Розалинде ткань — большой отрез серовато-голубого шелкового атласа, добытого где-то пронырливой Канделарией. Разумеется, я ни словом не обмолвилась о происхождении ткани.
— В котором часу вы должны быть на приеме?
— В восемь.
Я посмотрела на часы.
— Что ж, поступим следующим образом. Сейчас почти час. Мне нужно замочить ткань, а потом особым образом ее высушить: на это уйдет от четырех до пяти часов — значит, примерно к шести материал будет готов. Потом мне потребуется по крайней мере полтора часа, чтобы сшить платье: покрой его очень простой, и все ваши параметры мне уже известны, так что, думаю, обойдемся без примерки. Но в любом случае работа займет некоторое время, и еще сколько-то минут придется уделить отделке. Таким образом, я едва успею все закончить. Скажите, где вы живете? Простите, что спрашиваю, но делаю это не из простого любопытства…
— На бульваре Пальмерас.
Я могла догадаться об этом: многие представители высшего общества Тетуана жили именно там. Это был удаленный и тихий район в южной части города, рядом с парком, почти у подножия величественной горы Горгес, с великолепными, окруженными садами особняками.
