Я часто вспоминала Игнасио, хотя и не скучала по нему: на фоне бурного романа с Рамиро мои отношения с первым женихом поблекли, и его образ в моей памяти стал тусклым и расплывчатым, как тающая вдалеке тень. Но, несмотря на это, я не могла без грусти думать о его надежности и нежности, некогда дававших мне уверенность, что рядом с ним со мной не произойдет ничего плохого. Однако чаще, намного чаще, чем мне бы хотелось, меня преследовали воспоминания о Рамиро — они набрасывались исподтишка и неистово терзали душу. Мне было больно, очень больно. Эту боль невозможно измерить, но я научилась жить с ней, как человек, вынужденный тащить на себе тяжелую ношу: это нелегко, приходится двигаться медленно и прилагать невероятные усилия, но даже так, несмотря ни на что, можно идти вперед.
Рамиро, Игнасио, мама, мое прошлое, утраты и разочарования — все они незримо находились рядом со мной, и я научилась с этим мириться. Вспоминания подбирались ко мне в тишине одиноких вечеров, когда я шила в мастерской, окруженная выкройками и сметанными деталями, ложилась спать или сидела в полумраке зала без Феликса, сбежавшего из дому в поисках ночных приключений. Днем они оставляли меня в покое, должно быть, чувствуя, что в это время я слишком занята, чтобы обращать на них внимание. Днем было не до них: мне следовало безупречно играть роль изысканной хозяйки великолепного ателье.
17
С приходом весны заказов стало гораздо больше. Погода менялась, и моим клиенткам требовалась легкая одежда для солнечных дней и теплых вечеров приближающегося марокканского лета. В ателье появились новые лица — пара немок, несколько евреек. Благодаря Феликсу я располагала сведениями обо всех своих клиентках. Он встречался с ними в подъезде или на улице, когда они входили или выходили из ателье. В общих чертах ему всегда было известно, кто они такие, но Феликс, не довольствуясь этим, разузнавал о них все возможное: что они собой представляют, какие у них семьи, куда они ходят, чем занимаются. По вечерам, когда его мать, напившись анисовой водки, благополучно засыпала в кресле, он приходил ко мне и рассказывал все, что удалось выяснить.
Так, например, я много узнала о фрау Лангенхайм — одной из немок, ставших моими постоянными клиентками. Ее отец работал итальянским послом в Танжере, мать была англичанкой, но сама она носила фамилию мужа — горного инженера, немолодого, высокого, лысого и уважаемого человека, принадлежавшего к немногочисленному, но очень влиятельному в испанском Марокко кругу немцев. По рассказам Феликса, он был одним из тех нацистов, благодаря которым восставшие военные, к ужасу республиканцев, получили поддержку от Гитлера в первые дни мятежа. Это сыграло решающую роль в развитии гражданской войны, потому что усилиями Лангенхайма и Бернхардта — еще одного немца, для чьей жены, наполовину аргентинки, я тоже выполняла некоторые заказы, — войска Франко, вследствие значительной военной помощи, смогли в короткий срок переправиться в Испанию. После чего моя клиентка получила из рук халифа почетную награду в знак благодарности и признания заслуг ее мужа.
Задолго до того торжественного события, апрельским утром, фрау Лангенхайм явилась ко мне в ателье с еще незнакомой мне дамой. В дверь позвонили, и Джамиля пошла открывать, а я стояла в зале у балкона, с притворной тщательностью оценивая на свету качество ткани. На самом деле я ничего не разглядывала, а просто приняла позу, наиболее подходящую для встречи клиентки.
— Я привела к вам свою английскую подругу, чтобы она тоже познакомилась с вашим искусством, — сказала фрау Лангенхайм, уверенным шагом входя в зал.
Вместе с ней появилась светловолосая стройная женщина, по внешности которой можно было безошибочно догадаться, что она не испанка. На вид она была моей ровесницей, но удивительная непринужденность манер свидетельствовала, что жизненного опыта у нее в тысячу раз больше, чем у меня. Она поражала своей естественной раскованностью, уверенностью и элегантностью, и я отметила ее жест, с которым она, здороваясь, коснулась моей руки, одновременно грациозно откинув упавший на лицо локон. Ее звали Розалинда Фокс, у нее была невероятно светлая и тонкая, почти прозрачная, кожа и экстравагантная манера говорить вперемежку на разных языках, отчего ее иногда трудно было понять.
— Мне срочно нужно обновить гардероб, so… I believe, что мы с вами должны… э-э-э… to understand each other. Понять друг друга, I mean, — сказала она, закончив фразу легким смешком.
Фрау Лангенхайм отказалась от предложения присесть:
— Я спешу, милочка, мне нужно идти. — Несмотря на фамилию и смешанное происхождение, она свободно говорила по-испански. — Розалинда, дорогая, увидимся сегодня вечером на коктейле у консула Леонини, — сказала она на прощание своей подруге. — Bye, sweetie
[15], bye, пока, пока!
Мы расположились с новой клиенткой в зале, и я принялась действовать по уже сложившемуся сценарию, пуская в ход отрепетированные движения и фразы. Мы полистали журналы и посмотрели ткани. Я посоветовала ей несколько моделей, и она сделала выбор, потом подумала, еще раз пересмотрела образцы и выбрала другое. Англичанка держалась с такой элегантной естественностью, что с ней рядом я чувствовала себя комфортно. Бывали случаи, когда мое постоянное притворство начинало меня тяготить, особенно если приходилось общаться со слишком требовательной клиенткой. Однако на этот раз все было иначе: наш разговор протекал легко и непринужденно.
Мы прошли в примерочную, и я сняла мерки с ее худого как тростинка тела — самые маленькие, какие мне когда-либо доводилось встречать. Мы продолжили обсуждать ткани и фасоны, рукава и вырезы на груди; потом вернулись к выбранным моделям, все уточнили, и я записала заказ. Платье на пуговицах из набивного шелка; костюм из тонкой шерсти кораллово-розового цвета и вечернее платье по образцу одной из моделей последней коллекции Ланвин. Я назначила англичанке примерку через десять дней и думала, что на этом наша встреча закончится, однако моя новая клиентка не собиралась уходить: поудобнее устроившись на диване, она достала черепаховый портсигар и предложила мне сигарету. Мы не торопясь закурили и вернулись к разговору о моде; англичанка на ломаном испанском рассказала мне о своих вкусах. Разглядывая эскизы моделей, она спрашивала, как будет по-испански «вышивка», «подплечники», «пряжка». Я отвечала, и мы вместе смеялись над ее забавным произношением. Мы выкурили еще по одной сигарете, и наконец она собралась уходить — неторопливо, словно у нее не было никаких дел и никто ее нигде не ждал. Сначала англичанка освежила макияж, без особого интереса взглянув на свое отражение в крошечном зеркале пудреницы. Потом поправила волны золотистой шевелюры и взяла шляпу, сумочку и перчатки — все очень элегантное, высшего качества и — как бросилось мне в глаза — абсолютно новое. Я проводила ее до двери, послушала стук каблуков по лестнице и потеряла из вида на много дней. Мне ни разу не довелось встретить ее во время вечерних прогулок, она нигде не появлялась, о ней никто не говорил, и сама я не пыталась выяснить, кем была эта англичанка, имеющая столько свободного времени.
В те дни у меня появилось много новых клиенток, и я была просто завалена работой: приходилось трудиться не покладая рук день и ночь, — но я распланировала все с такой тщательностью, что каждый заказ удавалось выполнить в срок. Через десять дней после визита в мое ателье Розалинды Фокс все три заказанные ею вещи были готовы к первой примерке. Однако она так и не появилась. Ни через день, ни через два. И даже не позвонила, чтобы предупредить, не прислала записку с просьбой перенести примерку. Подобное случалось в моем ателье впервые. Я решила, что англичанка, вероятно, уже никогда не объявится: очевидно, она была одной из тех привилегированных иностранок, для которых не существовало границ и которые в отличие от меня могли свободно выехать из протектората в любой момент, когда им заблагорассудится. Не находя объяснения такому поведению своей клиентки, я решила больше об этом не думать и целиком погрузилась в работу над другими заказами. Англичанка появилась на пять дней позже назначенного, свалившись на меня как снег на голову. Я заканчивала обед — работала без отдыха с самого утра и лишь после трех смогла выкроить время, чтобы перекусить. Раздался звонок в дверь, Джамиля пошла открывать, а я доедала на кухне банан. Услышав голос англичанки в другом конце коридора, я торопливо вымыла руки, надела туфли на каблуках и поспешила встречать клиентку, проводя языком по зубам, поправляя одной рукой прическу, а другой — юбку и лацканы жакета. Ее приветствие было таким же долгим, как и отсутствие.
