Для начала я решила измениться внешне, чтобы выглядеть изысканной и независимой женщиной, в которой никто не смог бы увидеть девчонку, обманутую проходимцем, и догадаться, каким образом мне удалось раздобыть деньги для открытия своего ателье. Для этого мне требовалось заретушировать прошлое, выдумать настоящее и возводить ослепительное будущее, в котором уже нельзя расстаться с новой маской. И я должна была торопиться, начинать действовать. Ни слезинки больше, ни вздоха. Ни одного горестного взгляда назад. Только настоящее, только сегодняшний день. Мне следовало преобразиться — причем с той же быстротой, с какой фокусник достает из рукава червонного туза или связанные платки. Все должны были видеть перед собой женщину, никогда не теряющую самообладания, знающую жизнь и не нуждающуюся в деньгах. Мое невежество можно было скрыть сдержанностью, а неуверенность — томной неторопливостью. Никто не должен подозревать о моих страхах, глядя на уверенную походку на высоких каблуках и невозмутимое лицо. Никто не должен догадаться, каких усилий мне стоило преодолевать каждый день свою тоску.
В первую очередь нужно было поработать над стилем. После всего случившегося со мной в последнее время — выкидыш, больница, долгий период выздоровления — я потеряла по меньшей мере шесть-семь килограммов. Болезнь и страдания сделали мою фигуру менее округлой: бедра и грудь уменьшились, а на талии не осталось ни малейшего намека на жир. Однако я не хотела возвращать себе прежнюю фигуру, мой новый силуэт нравился мне гораздо больше — это был первый шаг к будущей жизни. Я вспомнила, как одевались иностранки в Танжере, и решила модифицировать в соответствии с этим стилем свой скудный гардероб. Моей одежде следовало стать менее строгой, чем наряды соотечественниц, более соблазнительной и в то же время не переходящей границы дозволенного. Более яркие тона, более легкие ткани. Менее закрытые блузки и чуть укороченные юбки. Перед треснувшим зеркалом в комнате Канделарии я без устали копировала движения тех женщин, которые, с небрежным изяществом положив ногу на ногу, потягивали аперитив на террасах кафе, прогуливались легкой походкой по широким тротуарам бульвара Пастера и грациозно держали в своих наманикюренных пальцах модный французский журнал, коктейль «джин-физз» или турецкую сигарету с мундштуком из слоновой кости.
В первый раз за три с лишним месяца я обратила внимание на свою внешность и поняла, что срочно должна за нее взяться. Одна соседка привела мне в порядок брови, другая сделала маникюр. Я снова, после столь длительного перерыва, начала пользоваться косметикой: обзавелась контурными карандашами и помадой для губ, тенями для век и румянами, тушью для ресниц и подводкой для глаз. Джамиля подстригла мне волосы портновскими ножницами, взяв за образец фотографию из старого журнала «Вог», оказавшегося в моем чемодане. Срезанная густая копна темных волос, доходивших до середины спины, безжизненно распласталась на полу кухни, как мертвый ворон, раскинувший крылья, а я обзавелась новой прической — гладкая шевелюра до подбородка с косым пробором и своенравно падавшими на правый глаз прядями. Я без сожаления рассталась с этой жаркой шалью, так завораживавшей Рамиро. Я не могла сказать, к лицу ли мне новая стрижка, но, несомненно, она помогла мне почувствовать себя более современной и свободной. У меня начиналась новая жизнь, в которой не было места воспоминаниям о днях, проведенных в номере гостиницы «Континенталь» под вращающимися лопастями вентилятора; о бесконечных часах, когда наши переплетавшиеся тела служили друг другу единственным покрывалом, а мои длинные волосы рассыпались темной шалью поверх простыней.
План Канделарии начал реализовываться спустя всего несколько дней. Сначала она нашла в европейском квартале три помещения, готовых для сдачи в аренду. Она подробно описала мне все варианты, и мы, тщательно изучив преимущества и недостатки каждого из них, в конце концов приняли решение.
Первое помещение, о котором рассказала мне Канделария, казалось вполне подходящим: просторное, современное, в только что построенном доме, находившемся рядом с почтой и Испанским театром.
— Там есть даже душ с гибким шлангом — представляешь, детка: с виду совсем как телефон, только из трубки не звучит голос, а льется вода, и ты поливаешься из него как захочется, — не переставала Канделария удивляться этому чуду. Однако нам пришлось отказаться от этого варианта, поскольку дом граничил с еще не застроенным участком, где бродили тощие бездомные кошки и валялся мусор. Европейский квартал постоянно рос, но на его территории еще имелись места, нуждавшиеся в благоустройстве. Мы решили, что соседство с пустырем не придется по вкусу изысканным дамам, которых мы хотели видеть своими клиентками, так что помещение для ателье с душем-телефоном был отвергнуто.
Второй вариант находился на главной улице Тетуана, тогда еще носившей название Калье Република: это был красивый дом с башенками на углах, располагавшийся рядом с площадью Мулей-эль-Мехди, вскоре переименованной в Примо-де-Ривера. На первый взгляд это помещение было замечательно во всех отношениях — просторное, солидное, и поблизости никаких пустырей: это был угловой дом, смотревший на две центральные оживленные улицы. Однако от него нас отпугнуло другое невыгодное соседство: неподалеку находилось одно из лучших ателье города, пользовавшееся большим престижем. Взвесив ситуацию, мы решили отбросить и этот вариант, грозивший нам крайне нежелательной конкуренцией.
Таким образом, мы остановились на третьем помещении. Место, призванное стать моим ателье и домом, находилось на улице Сиди-Мандри, возле «Касино Эспаньоль», прохода Пасахе-Бенарроч и гостиницы «Насьональ», а также неподалеку от площади Испании, Верховного комиссариата и дворца халифа, охранявшегося величественной экзотической стражей в тюрбанах и великолепных плащах, развевавшихся на ветру.
В конце концов Канделария заключила сделку с евреем Хакобом Бенчимолем, который, не болтая лишнего, должен был сдать мне в аренду помещение с ежемесячной платой в триста семьдесят пять песет. Через три дня, преобразившись внешне и надеясь когда-нибудь преобразиться и внутренне, я переступила порог своего будущего ателье и распахнула двери в новую жизнь.
— Иди одна, — сказала Канделария, вручая мне ключ. — Лучше, чтобы нас теперь не видели вместе. Я потом сама к тебе загляну.
Я шла по оживленной улице Ла-Лунета, то и дело ловя на себе мужские взгляды. Мне не доводилось получать и малой доли такого внимания в последние месяцы, когда я ходила неуверенной походкой, одетая кое-как, с собранными в узел волосами и придавленная грузом воспоминаний, от которых не удавалось избавиться. Сейчас я двигалась с притворной непринужденностью, с таким уверенным и независимым видом, какой мне и в голову не пришло бы напустить на себя несколько недель назад.
Хотя я старалась идти неторопливо, дорога до нового дома заняла всего десять минут. Я никогда раньше не обращала внимания на это здание, находившееся в нескольких метрах от главной улицы испанского квартала, но сразу же убедилась, что оно полностью соответствует моим ожиданиям: прекрасное расположение и замечательный вид снаружи, легкий арабский колорит в отделке фасада, покрытого изразцами, и европейская строгость внутренней планировки. Интерьер подъезда отличался продуманностью и элегантностью, лестница была неширокая, но с красивыми коваными перилами, изящно изгибавшимися при переходе с одного лестничного марша на другой.
