9
В конце месяца зарядили дожди, лившие почти без остановки. За три дня ни разу не выглянуло солнце, зато был гром, молния, неистовый ветер и облетевшая листва на мокрой земле. Я продолжала шить вещи, которые заказывали мне женщины, жившие по соседству, — простую и безыскусную одежду из толстых и грубых тканей, предназначенную для защиты от непогоды, а не для украшения. И вот, когда я заканчивала пиджак для внука одной из соседок, собираясь взяться за плиссированную юбку для дочери консьержки, в комнату ворвалась торжествующая и полная энтузиазма Канделария.
— Дело в шляпе, детка, я все устроила!
Она только что вернулась с улицы в своем новом жакете из шевиота, сильно затянутом на талии, с платком на голове и в старых туфлях с кривыми, заляпанными грязью каблуками. И принялась стаскивать с себя одежду, не переставая при этом сбивчиво излагать подробности судьбоносного происшествия. Ее огромный бюст вздымался и опускался в такт прерывистому дыханию, и она сыпала словами, одновременно освобождаясь от верхних слоев своего облачения, как луковица.
— Я пошла в парикмахерскую, к своей куме Ремедиос — нужно было обсудить с ней кое-какие дела, так вот я прихожу, а она делает там перманент какой-то мадаме…
— Кому? — переспросила я.
— Мадаме одной — француженке, жеманной такой фифе, — торопливо пояснила Канделария и продолжила: — То есть это я подумала, что она француженка, а оказалась она вовсе не француженкой, а немкой, но я ее здесь еще ни разу не видела, поскольку всех остальных знаю — и жену консула, и фрау Гумперт, и Бернхардт, и Лангенхайм тоже, хотя она не немка, а итальянка… Да, их-то я всех прекрасно знаю, еще бы мне их не знать! Ну так вот, в общем, Реме делает этой немке завивку и спрашивает меня: «Где это ты раздобыла такой потрясающий жакет?» А я, естественно, ей отвечаю: «Это мне сшила одна подруга», — и тут француженка — которая потом, как я тебе уже говорила, оказалась немкой, а не француженкой — смотрит на меня так, смотрит и начинает трещать с этим своим акцентом, что кажется, будто она ругается, а не говорит. Короче, она сказала, что ищет портниху, только очень хорошую и такую, чтобы разбиралась в моде, но в настоящей моде, а сама она в Тетуане совсем недавно и собирается остаться здесь на некоторое время, и, в общем, ей обязательно нужен кто-нибудь, кто станет для нее шить. И тогда я ей сказала…
— Чтобы она приходила к нам сюда, — предположила я.
— Да что ты говоришь, детка, ты в своем уме? Разве можно в этом доме принимать такую важную птицу? Она разве к такому привыкла? Да у нее в знакомых, наверное, одни полковничихи и генеральши! Ты бы видела, как она себя держит! А уж денег у нее точно куры не клюют.
— И что же тогда?
— Уж не знаю, как я до этого додумалась, но я ей сказала, что скоро, как мне стало известно, в нашем городе открывается ателье высокой моды.
Я с трудом проглотила слюну.
— И предполагается, что этим должна заняться я?
— Ну конечно, дорогуша, кто же еще?
Я попыталась вновь сглотнуть, но мне это не удалось. В горле вдруг пересохло, будто оно забилось песком.
— А каким образом я открою ателье высокой моды, Канделария? — испуганно выдавила я.
Первым ее ответом на мой вопрос был взрыв хохота. А вторым — три слова, произнесенные с такой небрежной уверенностью, что никаких сомнений просто не должно было остаться.
— Все продумано, детка.
За ужином я сидела как на иголках, не находя себе места от беспокойства. Хозяйка не успела мне ничего объяснить, потому что в тот момент в столовую вошли две сестры, торжествующе обсуждавшие новость об освобождении крепости Алькасар-де-Толедо. Вскоре к ужину собрались и остальные постояльцы: половина — ликующие и радостные, половина — мрачнее тучи. Джамиля принялась накрывать на стол, и Канделарии пришлось отправиться на кухню, чтобы организовать ужин: нас ожидала тушеная цветная капуста и омлет из одного яйца на брата — все максимально экономно и безопасно, никаких отбивных на косточке, которыми жильцы могли бы кидаться друг в друга под впечатлением известия о разыгравшемся в тот день сражении.
Когда ужин, обильно приправленный колкостями, наконец подошел к концу, все поспешили разойтись. Женщины и увалень Пакито пошли в комнату сестер слушать вечернее выступление Кейпо де Льяно по радио из Севильи. Мужчины же отправились в «Торговый союз», чтобы выпить последнюю чашку кофе и обсудить военные новости. Джамиля стала убирать со стола, и я собиралась помочь ей мыть посуду, однако Канделария, с непреклонным выражением на смуглом лице, распорядилась:
— Иди в свою комнату и жди меня, я сейчас приду.
Хозяйка действительно появилась всего через пару минут: за это время она успела переодеться в сорочку, накинуть сверху халат, удостовериться с балкона, что все трое ее жильцов-мужчин отошли уже далеко, а женщины с упоением слушают по радио неистовую речь мятежного генерала. Я ждала Канделарию, сидя в темноте на краешке кровати, с трудом подавляя нервозность. Услышав ее шаги в коридоре, я немного успокоилась.
— Нам нужно поговорить, детка. Очень серьезно поговорить, — тихим голосом произнесла Канделария, садясь рядом со мной. — Итак: ты хочешь открыть свое ателье? Хочешь стать лучшей портнихой в Тетуане и шить такую одежду, какую никогда здесь никто не шил?
— Конечно, хочу, Канделария, но…
— Никаких «но» не должно быть. А теперь послушай, что я тебе скажу, и не перебивай. Так вот: после встречи с той немкой в парикмахерской у моей кумы я решила кое-что разузнать, и действительно, оказалось, что в последнее время у нас в Тетуане появилось немало новых людей. Здесь многие застряли, так же как ты, например, или эти сестры, старые перечницы, или Пакито со своей матерью-толстухой, или Матиас с его чудо-средствами для волос: из-за восстания все вы сидите теперь, как крысы в ловушке, и не можете вернуться домой, потому что закрыта переправа через пролив. Есть и другие люди, с которыми произошло нечто подобное, но в отличие от этой кучки несчастных, свалившихся на мою голову, те, другие, совсем не бедные. Раньше их здесь не было, а теперь они есть. Понимаешь, что это значит, детка? Среди них известная актриса, приехавшая сюда со своей труппой и вынужденная остаться. Появились также новые иностранки, в основном немки — наверное, жены тех, которые, как говорят, помогали Франко переправлять войска в Испанию. Конечно, их не так много, но, думаю, вполне достаточно, чтобы обеспечить тебя работой, если тебе удастся заполучить их в свои клиентки, — ведь они никогда здесь раньше не жили и не имеют постоянной модистки. К тому же — и это самое главное — у них куча денег, и они иностранки, им плевать на войну, и они вряд ли намерены отказать себе в удовольствии красиво одеваться из-за каких-то чужих неурядиц. Ну, ты улавливаешь, о чем я тебе толкую?
— Да, улавливаю, конечно, улавливаю, но…
— Ш-ш-ш! Я предупреждала, что не хочу слышать никаких «но», пока ты все не выслушаешь! Так вот: тебе нужно срочно, как можно скорее, буквально на днях, арендовать хорошее помещение, где ты смогла бы принимать клиентов и демонстрировать свое мастерство. Клянусь, я в жизни не встречала ни одной портнихи, которая могла бы с тобой сравниться, так что сейчас нам нужно немедленно браться за дело, чтобы все устроить. Я знаю, у тебя за душой ни гроша, но зато у тебя есть Канделария.
