Теперь расскажу, что стало с Розалиндой, вплетая в это повествование отрывки о Бейгбедере, чтобы дать наиболее полное представление о последних годах экс-министра. По окончании войны моя подруга решила покинуть Португалию и поселиться в Англии. Она хотела, чтобы ее сын получал там образование, поэтому договорилась с компаньоном Дмитрием, что продаст ему свою долю «Эль-Гальго». Еврейский объединенный комитет наградил их лотарингским крестом французского Сопротивления в знак благодарности за помощь еврейским беженцам. Американский журнал «Тайм» опубликовал статью, в которой Марта Геллхорн, жена Эрнеста Хемингуэя, называла «Эль-Гальго» и миссис Фокс лучшими достопримечательностями Лиссабона. Однако Розалинда предпочла все же уехать.
На деньги, полученные за продажу своей доли клуба, она начала устраиваться в Великобритании. В первые месяцы все шло хорошо: здоровье было в порядке, в банке лежала приличная сумма, старые знакомства были возобновлены, и даже мебель из Лиссабона прибыла целой и невредимой — в том числе семнадцать диванов и три рояля. И когда все наконец улеглось и жизнь казалась безмятежной, Питер Фокс напомнил ей из Калькутты, что у нее все еще есть муж. Он предложил Розалинде начать все сначала. И она, вопреки ожидаемому, согласилась.
Розалинда нашла загородный дом в Суррее и приготовилась третий раз в своей жизни играть роль супруги. Однако очень скоро поняла, что это невозможно. Питер нисколько не изменился: продолжал обращаться с ней как с шестнадцатилетней девчонкой, на которой однажды женился, третировал прислугу и был сумасбродным, эгоцентричным и вздорным. Через три месяца после возобновления отношений с мужем Розалинда попала в больницу. Она перенесла операцию, восстановление после которой заняло несколько недель, и наконец пришла к решению раз и навсегда порвать с мужем. Она вернулась в Лондон, сняла дом в Челси и открыла клуб с живописным названием «Патио». Питер между тем остался в Суррее, отказываясь возвращать Розалинде ее лиссабонскую мебель и по-прежнему не желая ничего слышать о разводе. Едва поправив здоровье, она начала бороться за свое освобождение.
Розалинда никогда не теряла связь с Бейгбедером. В конце 1946 года, до возвращения Питера в Англию, они провели вместе несколько недель в Мадриде. В 1950-м она снова приезжала туда на некоторое время. Я тогда отсутствовала, но из ее письма поняла, как горько ей было найти Хуана Луиса в таком плачевном состоянии. Розалинда приукрасила ситуацию со свойственным ей оптимизмом: она писала мне о крупных корпорациях, которыми управлял Бейгбедер, и о том, какой большой фигурой он стал в мире бизнеса. Однако между строк я чувствовала, что это ложь.
С этого года Розалинда сконцентрировалась на двух главных стремлениях: добиться развода с Питером и скрасить Хуану Луису последние годы жизни, навещая его в Мадриде. Бейгбедер, по ее словам, старел с невероятной скоростью, с каждым днем его охватывало все большее разочарование и усталость. Его энергия, живость ума, порывистость и динамичность, некогда бившие ключом, угасали на глазах. Ему нравилось, когда она возила его на машине в какую-нибудь горную деревушку, где они останавливались пообедать в простом придорожном кафе. Оставаясь в городе, они просто гуляли по улицам. Иногда им встречались знакомые Бейгбедера, старые товарищи по казармам и кабинетам. Он представлял ее: «Моя Розалинда, самое святое в мире после Девы Марии».
И она, слыша это, смеялась.
Розалинда не понимала, почему Хуан Луис оказался в столь ужасном состоянии: в те времена ему было немногим за шестьдесят, но внутри он стал уже дряхлым стариком — уставшим от всего, унылым и разочарованным. И тогда ему пришла в голову последняя из его гениальных идей: провести оставшиеся годы, глядя на Марокко. Не в самой стране, а взирая на нее издалека. Он предпочел не возвращаться туда, где уже не осталось свидетелей его былой славы. Протекторат закончился в прошлом году, и Марокко вновь обрел независимость. Испанцы уехали, а из его старых друзей-марокканцев уже мало кто был в живых. Бейгбедер не желал возвращаться в Тетуан, но хотел закончить свои дни, видя эту землю на горизонте. И попросил об этом Розалинду: «Съезди на юг, найди для нас место с видом на море».
И она выполнила его просьбу. Гуадарранке. На самом юге. У бухты Альхесирас, напротив пролива, с видом на Африку и Гибралтар. Она купила дом и участок земли и вернулась в Англию, чтобы закончить там свои дела, увидеться с сыном и сменить машину. Розалинда собиралась вернуться в Испанию через две недели, забрать Хуана Луиса и отправиться вместе с ним к новой жизни. На десятый день пребывания в Лондоне она получила из Мадрида телеграмму с сообщением о его смерти. Это стало для нее таким ударом, что она решила, в память о Хуане Луисе, поселиться в том доме, где они собирались жить вместе. И там Розалинда прожила до девяноста трех лет, не теряя способности падать и подниматься, отряхивая пыль с платья и невозмутимо идя вперед. Как бы тяжело ей ни приходилось, ее никогда не покидал оптимизм, защищавший от ударов судьбы и помогавший видеть светлую сторону жизни.
Возможно, вы задаетесь вопросом, что стало с Серрано Суньером. Позвольте мне это рассказать. После нападения немцев на Россию в июне сорок первого Серрано загорелся желанием поддержать своих друзей из Третьего рейха и, красуясь на балконе Генерального секретариата движения на улице Алкала в своей безупречно-белой гимнастерке, похожий на кинозвезду, яростно прокричал: «Россия виновна!» После этого из несчастных добровольцев была сформирована Голубая дивизия, вокзал Эстасьон-дель-Норте украсили нацистскими флагами, и оттуда ушли поезда с тысячами испанцев, отправленных умирать от холода и рисковать жизнью на чужой войне, куда их никто не звал.
Однако Серрано не продержался на политической арене до тех времен, когда поражение Германии в войне стало очевидным. 3 сентября 1942 года, через двадцать два месяца семнадцать дней после Бейгбедера, теми же словами в «Официальных ведомостях» было объявлено об его отставке со всех постов. Причиной падения куньядисимо явился, как полагали, громкий инцидент, в котором были замешаны карлисты, армия и члены Фаланги. Была бомба, десятки раненых и два человека, понесших за это наказание: бросившего ее фалангиста казнили, а Серрано поплатился своим постом, поскольку возглавлял политическую хунту Фаланги. Однако потихоньку по этому поводу рассказывали и другое.
Серрано стал в последнее время слишком большой обузой для Франко. Конечно, его выдающийся свояк нес на своих плечах весь гражданский каркас режима и, несомненно, взял на себя значительную часть грязной работы. Серрано организовал администрацию нового государства и покончил с неповиновением и дерзостью фалангистов по отношению к Франко, совершенно не пользовавшемуся их уважением. Он действовал и распоряжался на всех фронтах внутренней и внешней политики и так работал, с таким рвением и усердием вмешивался во все и вся, что в конце концов надоел даже собственной тени. Военные его ненавидели, и в народе он был крайне непопулярен — его обвиняли во всех бедах Испании, от подорожания билетов в кино и театры до засухи, опустошившей в те годы поля. Серрано был очень полезен Франко, это верно, но сосредоточил в своих руках слишком много власти и стал объектом всеобщей ненависти. Его присутствие тяготило многих, и к тому же уверенность в победе Германии, которую он с таким энтузиазмом поддерживал, начала ослабевать. Поэтому говорили, что Каудильо воспользовался инцидентом с фалангистами, чтобы избавиться от Серрано, а заодно, уже после низвержения, назначить его единственным виновником испанских симпатий к Оси.
