Мы еще некоторое время ездили по улицам Лиссабона, но около пяти я почувствовала, что совсем обессилела. День стоял жаркий и утомительный, и от беспрерывной болтовни Жуау моя голова готова была взорваться.
— Тогда последняя остановка, вот здесь, — предложил он, услышав, что пора возвращаться. Жуау остановил машину на улице Гаррет, напротив кафе с модернистским фасадом «Бразилейра». — Нельзя уехать из Лиссабона, не выпив хорошего кофе.
— Но, Жуау, уже очень поздно… — воспротивилась я.
— Пять минут, всего пять минут. Закажите себе чашечку bica
[75]: вот увидите, вы не пожалеете.
Я нехотя согласилась, чтобы не расстраивать своего невольного информатора, который в дальнейшем мог оказаться полезен. Несмотря на перегруженность интерьера декоративными элементами и большое количество посетителей, в кафе было свежо и приятно. Барная стойка справа, столики слева, часы напротив входа, золоченая лепнина на потолке и большие картины на стенах. Мне подали мой заказ в маленькой белой фаянсовой чашке, и я осторожно попробовала. Черный, крепкий, великолепный кофе. Жуау оказался прав: чтобы взбодриться после утомительного дня, трудно найти что-то лучше. Дожидаясь, пока кофе немного остынет, я прокручивала в голове прошедший день. Вспомнила все полученные о да Силве сведения, оценила их и мысленно классифицировала. Наконец моя чашка опустела, я положила рядом с ней банкноту и поднялась со стула.
Встреча была такой неожиданной, такой ошеломляющей и невероятной, что я не успела среагировать. Я направлялась к выходу, когда в кафе вошли трое мужчин: три шляпы, три галстука, три иностранца, разговаривавших между собой по-английски. Двое из них были мне незнакомы, а третий… Больше трех лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. За это время Маркус Логан почти не изменился.
Я увидела его первой: когда он меня заметил, я, в полном смятении, уже смотрела на дверь.
— Сира… — пробормотал он.
Давно забытое имя. Желудок предательски сжался, и меня едва не стошнило на мраморный пол кафе. Всего в нескольких шагах, с моим именем на губах и изумленным лицом, стоял человек, с которым я делила страхи и радости, смеялась, разговаривала, гуляла, танцевала и плакала. Человек, помогший мне воссоединиться с мамой, в которого я не позволила себе влюбиться, хотя несколько безумных недель нас соединяло нечто более сильное, чем простая дружба. Внезапно на нас опустилась завеса прошлого: Тетуан, Розалинда, Бейгбедер, гостиница «Насьональ», мое ателье, беспокойные дни и бесконечные ночи; все, что так и не стало реальностью в то время, которого уже не вернуть. Мне хотелось обнять его, сказать: «Да, Маркус, это я». Хотелось вновь попросить, как когда-то: «Уведи меня отсюда». И убежать, держась за руки, как однажды ночью в темноте африканского сада; уехать в Марокко, забыть о секретных службах, о своем злосчастном задании и необходимости вскоре вернуться в унылый и серый Мадрид. Однако благоразумие, заглушив мою волю, приказало мне сделать вид, будто передо мной стоит совершенно незнакомый человек. И я подчинилась.
Я не отреагировала на свое имя и даже не взглянула в сторону Маркуса. Словно была слепой и глухой, словно этот человек никогда ничего для меня не значил и я не поливала слезами лацкан его пиджака, прося не уезжать. Как будто чувства, возникшие некогда между нами, бесследно растаяли, словно и не бывали. Я даже не удостоила его взглядом и, глядя прямо перед собой, с холодной решительностью зашагала к выходу.
Жуау ждал меня, заранее открыв заднюю дверцу автомобиля. К счастью, его внимание занимала разгоревшаяся на противоположной стороне улицы ссора, в центре которой была кучка ругавшихся прохожих, велосипедист и собака. Он заметил мое появление, лишь когда я сама его об этом оповестила.
— Поехали скорее, Жуау, я очень устала, — пробормотала я, забираясь на заднее сиденье.
Он захлопнул за мной дверцу, быстро сел за руль и тотчас завел двигатель, поинтересовавшись, понравилась ли мне его последняя рекомендация. Я ничего не ответила: вся моя энергия была направлена на то, чтобы смотреть только вперед и не оборачиваться. Однако когда «бентли» заскользил по брусчатке, что-то необъяснимое внутри меня победило голос рассудка и заставило сделать то, чего делать не следовало, — посмотреть назад.
Маркус вышел из кафе, не успев даже снять шляпу, и неподвижно стоял у дверей, держа руки в карманах и напряженно глядя мне вслед. Возможно, он спрашивал себя, эту ли женщину, только что прошедшую мимо, он когда-то готов был полюбить или она лишь плод его воображения?
53
Когда мы подъехали к гостинице, я попросила Жуау не приезжать за мной на следующий день: Лиссабон был довольно большим городом, но мне не стоило лишний раз там появляться, рискуя опять столкнуться с Маркусом Логаном. Сославшись на ужасную усталость, я заявила, что наутро буду не в силах снова куда-то ехать. Я не сомневалась, что известие о моем отказе от услуг шофера быстро дойдет до да Силвы и он может расценить это как пренебрежение его любезностью, не придумай я какое-нибудь достаточно весомое объяснение. Вечером я долго лежала в ванне и большую часть ночи просидела на террасе, задумчиво разглядывая блики на поверхности моря. Все эти долгие часы я ни на секунду не переставала думать о Маркусе: о том, что он для меня значил, и какими могли быть последствия, если нам снова доведется встретиться в самый неподходящий момент. Уже светало, когда я наконец легла. Во рту была отвратительная сухость, желудок сжимался от голода, а в душе поселилась тревога.
Завтрак в саду был таким же, как и в первое утро, но, несмотря на все мои старания, мне не удалось вернуть прежнюю безмятежность. Я заставила себя плотно поесть, хотя аппетит совсем пропал, долго еще сидела, листая газеты на непонятных мне языках, пока за столиками не осталось лишь несколько человек. На часах не было еще и одиннадцати, а впереди меня ждал день, который нечем было заполнить, кроме своих мыслей.
Я вернулась в уже убранный номер, повалилась на кровать и закрыла глаза. Десять минут. Двадцать. Тридцать. До сорока я не дошла: невыносимо было терзать себя мыслями об одном и том же. Я переоделась, облачившись в легкую юбку и белую хлопковую блузку, и обула босоножки без каблука. На голову я повязала платок с рисунком, скрыла глаза под темными очками и вышла из номера, не взглянув на себя в зеркало, чтобы не видеть своего унылого лица.
На пляже было довольно безлюдно. Волны, широкие и плоские, монотонно следовали одна за другой. Неподалеку виднелся замок и холм с разбросанными на нем величественными особняками, а прямо передо мной простирался океан — почти такой же бескрайний, как поселившееся в моей душе смятение. Усевшись на песок, я смотрела на воду: словно загипнотизированная кипением белой пены, забыв о времени. Каждая волна приносила с собой образы прошлого — воспоминания о моей юности, радостях и неудачах, о друзьях, оставшихся где-то далеко, о других краях и других голосах. И еще океан воскресил давно забытые ощущения, затерявшиеся в глубинах памяти, воспоминания о ласках дорогих рук, о крепких объятиях страсти, о счастье желать и разделять желание.
