— Я свяжусь с вами при первой возможности.
Он подал мне на прощание руку.
— Огромное вам спасибо, сеньор да Силва, — сказала я, протягивая ему обе руки.
— Пожалуйста, зовите меня Мануэл, — предложил он, задержав мои руки в своих на несколько секунд дольше необходимого.
— В таком случае и вы обращайтесь ко мне просто «Харис».
— Спокойной ночи, Харис. Был очень рад познакомиться с вами. До нашей следующей встречи у вас есть время, так что успеете отдохнуть и полюбоваться красотами нашей страны.
Я вошла в лифт, и мы продолжали смотреть друг другу в глаза, пока позолоченные двери не начали закрываться, постепенно сужая видимое пространство холла. Мануэл да Силва стоял прямо передо мной, и я не отрывала от него взгляд, пока он — сначала плечи, затем шея и, наконец, нос — не исчез за замкнувшимися дверями лифта.
Когда он уже не мог меня видеть и мы начали подниматься, я так глубоко вдохнула, что молодой лифтер удивленно посмотрел на меня, должно быть, желая спросить, все ли в порядке. Первый шаг задания был благополучно пройден: я прошла испытание.
52
На следующий день я рано спустилась к завтраку. Апельсиновый сок, пение птиц, белый хлеб с маслом, приятная тень под навесом, бисквитные пирожные с сахарной пудрой и великолепный кофе. Я надолго задержалась в саду, наслаждаясь покоем, о котором не могла даже мечтать, начиная свой день в Мадриде. Вернувшись в номер, я обнаружила на письменном столе корзинку с экзотическими цветами. По привычке я первым делом сняла украшавшую их ленту и принялась искать на ней зашифрованное сообщение. Однако там не было никаких точек и тире, передававших инструкцию, а в цветах я нашла карточку с написанным от руки коротким посланием:
«Дорогая Харис
Предоставляю в ваше распоряжение своего шофера Жуау, чтобы избавить вас во время пребывания здесь от возможных неудобств.
До четверга.
Мануэл да Силва».
У него был элегантный и энергичный почерк, и, несмотря на впечатление, которое я, казалось, произвела на него накануне, тон послания был вовсе не легкомысленный. Любезный, но сдержанный и твердый. Что ж, тем лучше. На данный момент.
Жуау оказался седовласым человеком в серой униформе и с роскошными усами. Должно быть, свой шестидесятилетний юбилей он отметил не меньше десяти лет назад. Он ждал меня у дверей гостиницы, куря в компании молодых шоферов.
— Сеньор да Силва поручил мне возить вас куда скажете, — объявил он, беззастенчиво оглядывая меня с головы до ног. И вероятно, не в первый раз выполняя подобное задание.
— В Лиссабон, пожалуйста: я хочу пройтись по магазинам.
На самом деле меня не слишком интересовали достопримечательности города и покупки — просто хотелось скоротать время до следующей встречи с Мануэлом да Силвой.
Вскоре обнаружилось, что Жуау не самый обычный шофер — молчаливый и сосредоточенный на работе. Как только черный «бентли» тронулся с места, Жуау сказал что-то о погоде, через пару минут посетовал на плохое состояние дороги, потом, насколько я поняла, начал разглагольствовать по поводу запредельных цен. На его неуемную разговорчивость можно было реагировать по-разному: разыграть роль высокомерной дамы, не привыкшей снисходить до общения с прислугой, или, напротив, показать себя дружелюбной иностранкой, которая, сохраняя дистанцию, в то же время любезна со всеми. Мне было удобнее надеть первую маску и отгородиться надежной стеной от болтливого старика, однако я поняла, что этого делать не стоит, когда еще через пару километров Жуау упомянул о пятидесяти трех годах, проведенных на службе у семейства да Силва. Роль надменной дамы устраивала меня больше, но второй вариант мог оказаться полезнее. Беседа с Жуау, какой бы утомительной она ни была, соответствовала моим интересам: если он в курсе прошлого своего хозяина, то, вероятно, знает кое-что и о настоящем.
Мы ехали по дороге Маржинал, справа от нас шумел океан; когда впереди показались доки Лиссабона, я уже знала всю историю семейства предпринимателей да Силва. Мануэл да Силва был сыном Мануэла да Силвы и внуком Мануэла да Силвы: три поколения, чей путь к богатству начался с простой портовой таверны. Сначала дед разливал вино за прилавком, потом стал продавать его бочками: по дороге Жуау показал мне старый заброшенный склад, где когда-то шла эта торговля. Затем эстафета перешла к сыну, и тот расширил полученный от отца бизнес, торгуя не только вином, но и другими товарами и пытаясь освоить колониальный рынок. Когда бразды правления перешли к третьему поколению да Силва, бизнес уже процветал, но именно при третьем Мануэле, моем новом знакомом, приобрел настоящий размах: хлопок из Кабо-Верде, древесина из Мозамбика, китайский шелк из Макао. В последнее время да Силва обратил внимание на разработки месторождений в Португалии: он периодически ездил куда-то в глубь страны, но чем именно там занимался, Жуау не знал.
Старый Жуау в последнее время практически не работал: на должности личного водителя третьего да Силвы его сменил несколько лет назад племянник. Однако иногда ему доводилось выполнять незначительные поручения хозяина — например, возить по Лиссабону модистку, у которой много свободного времени.
В одном из магазинчиков в квартале Шиаду я купила несколько пар перчаток, которые так трудно было найти в Мадриде; в другом — дюжину шелковых чулок, несбыточную мечту испанок в те тяжелые послевоенные времена; затем — весеннюю шляпу, душистое мыло, две пары босоножек и, наконец, американскую косметику: тушь для ресниц, губную помаду и несколько баночек ночного крема, обладавшего изумительным ароматом. Это была настоящая сказка по сравнению со скудостью в моей бедной Испании: при огромном выборе все было доступно — достаточно лишь достать из сумки бумажник. Жуау, усердно выполняя свою работу, возил меня из одного места в другое, носил мои покупки, услужливо открывал передо мной заднюю дверцу автомобиля, порекомендовал мне уютный ресторан и показывал все попадавшиеся по дороге достопримечательности. И помимо всего этого, капля за каплей, штришок за штришком, снабжал полезной информацией, касавшейся да Силвы и его семьи. Некоторые из этих сведений не представляли особого интереса: так, я узнала, что локомотивом первоначального бизнеса была бабушка — мать третьего Мануэла умерла молодой, — что его старшая сестра была замужем за окулистом, а младшая вступила в орден босоногих августинцев. Другая информация, напротив, была значительно полезнее. Старый шофер охотно все выкладывал, и, чтобы что-то узнать, достаточно было время от времени подталкивать его к этому каким-нибудь невинным вопросом.
— У дона Мануэла множество друзей, португальцев и иностранцев.
— Англичан?
— Да, конечно, в последнее время появились и немцы. Он очень гостеприимный хозяин, любит, чтобы в доме все было готово, если он вдруг приедет с гостями на обед или ужин в свой лиссабонский особняк в районе Лапа или на вилле Кинта-да-Фонте.
Во время поездки по городу я смогла посмотреть на его обитателей — лиссабонцев самого разного положения и достатка: мужчин в темных костюмах и элегантно одетых дам; провинциальных нуворишей, приехавших в столицу за золотыми часами; похожих на ворон женщин в трауре; суровых и надменных немцев; евреев-беженцев, шагающих с опущенной головой или стоящих в очереди за билетом куда-нибудь, где ждало спасение, и множество иностранцев самых разных национальностей, бегущих от ужасов войны. Где-то среди этих людей, наверное, находилась и Розалинда. По моей просьбе, выглядевшей лишь простым любопытством, Жуау показал мне великолепный проспект Авенида-да-Либердаде, с его мостовой из белых и черных камней и огромными деревьями, доходившими почти до крыш зданий. Там, на этом проспекте, в доме номер 114, жила Розалинда: именно этот адрес я прочла на письмах, которые Бейгбедер принес мне в самый, наверное, горький день своей жизни. Я поискала глазами номер дома и обнаружила его на большой деревянной табличке, висевшей в центре величественного фасада, покрытого изразцами. «В самый раз для Розалинды», — грустно подумала я.
