Энджи и Майк еще не оправились от шока, но держались. Они больше утешали сами, чем нуждались в утешении. Приехали сестры Бейли с мужьями и детьми. Все с теплотой вспоминали его жизнь, скорбели о неожиданном уходе. В тот день нашлось место не только слезам, но и смеху. Пожалуй, смеялись даже больше, чем позволяли обстоятельства, но Бейли бы это понравилось. Ферн, окруженная людьми, которые любили его, и черпавшая силы в этих связях, тоже смеялась.
Когда Сара вернулась за Тайлером и сообщила, что Рита в порядке, Ферн ушла к себе. Но стоило ей остаться одной, как на нее нахлынули терзающие душу воспоминания: о словах, которые Бейли никогда больше не произнесет, о выражении лица, которого она уже не увидит, о местах, где они не побывают, и, наконец, о времени, которое они больше никогда не проведут вместе. Бейли больше нет. Эта боль оказалась острее, чем она могла себе представить.
В девять вечера Ферн почистила зубы, надела пижаму, умылась холодной водой — только затем, чтобы снова почувствовать, как опухшие глаза щиплет от слез. Она зарылась лицом в полотенце, словно пытаясь спрятаться от реальности. Заснуть не получалось. Горе лишь увеличивалось оттого, что его не с кем было разделить. Она хотела найти хотя бы временное облегчение, но его не было в ее маленькой темной комнатке. Когда громко звякнули жалюзи и свет уличного фонаря заплясал по стене, Ферн не стала поворачиваться к окну и открывать глаз, а лишь тяжело вздохнула. Вдруг она почувствовала, что кто-то гладит ее волосы, и вздрогнула, но испуг быстро сменился благодарностью.
— Ферн?
Она знала, чья это рука, и лежала неподвижно, позволяя Эмброузу гладить ее по голове. Размеренные движения его ладони, большой и теплой, успокаивали. Ферн прижалась к нему и отыскала — как всегда, в темноте — его глаза. Он сидел на корточках у кровати, широкие плечи очерчивал тусклый свет из окна. Его рука дрогнула, когда он увидел ее заплаканное лицо, но тут же продолжила монотонные движения, убирая огненные пряди с лица, ловя в горсть слезинки.
— Его больше нет, Эмброуз.
— Знаю.
— Это невыносимо. Мне так больно, что я тоже хочу умереть.
— Знаю, — тихо, но твердо повторил он, ведь понимал это, возможно, лучше всех.
— Как ты узнал, что нужен мне? — прошептала Ферн.
— Потому что ты нужна мне, — с горечью в голосе признался Эмброуз.
Ферн села, и он, опустившись на колени, обнял ее, притягивая ближе. Она была такой маленькой, а он таким большим. Ферн уютно устроилась у него на груди, обхватила его шею как ребенок, который сначала потерялся, а потом нашел того, кого любит больше всех на свете.
Для нее было свидетельством любви то, что Эмброуз так долго стоял на полу, обнимая ее и пропуская сквозь себя ее скорбь. Его боль в коленях сливалась с болью в сердце, но это чувство отличалось от того, что охватило его, когда он потерял в Ираке Бинса, Джесси, Поли и Гранта. Отравленную чувством вины, ее невозможно было унять. Боль от потери Бейли он мог взвалить на свои плечи и готов был сделать это за Ферн.
— Не люби я его так сильно, было бы легче. В этом вся ирония, — спустя какое-то время сказала она охрипшим от слез голосом. — Счастье общаться с Бейли, любить его составляет часть боли. Нельзя испытывать одно чувство, не испытав другого.
— Что ты имеешь в виду? — прошептал Эмброуз, прикоснувшись губами к ее волосам.
— Подумай же. Если бы не было горя, то не было бы и счастья. Я бы не чувствовала утрату, если бы не любила. Эту боль нельзя унять, пока Бейли живет в моем сердце. Если бы я его не знала, то не скорбела бы. Но лучше уж скорбеть по нему, чем никогда его не знать… Буду постоянно об этом себе напоминать.
Эмброуз поднялся, держа ее на руках, и устроился на кровати, прислонившись спиной к стене. Он гладил ее по волосам и слушал ее рассуждения. В конце концов они свернулись калачиком в ее постели. Ферн лежала у самого края, но Эмброуз крепко ее держал.
— Можешь заставить все это исчезнуть? — прошептала она, коснувшись губами его шеи.
Он замер. Смысл ее слов был так же очевиден, как и боль в ее голосе.
— Ты говорил, что, когда целуешь меня, боль уходит. Я тоже хочу, чтобы она ушла, — столь же непосредственно продолжила она. Дыхание щекотало его шею, и он блаженно закрыл глаза.
Он поцеловал ее веки, скулы и мочку уха, отчего Ферн задрожала и вцепилась в его футболку. Он убрал волосы с ее лица, чувствуя, как мягко они струятся сквозь пальцы. Поцелуем Эмброуз пытался прогнать ее воспоминания и скорбь — хотя бы на мгновение, как это делала она. Он чувствовал ее грудь, изгиб бедер — все тело и так хотел сделать следующий шаг. Но несмотря на то, что сердце бушевало в груди, лишь целовал и гладил ее. Эмброуз поддастся искушению, когда боль ослабит хватку и Ферн будет искать не забытья, а счастья.
Он не хотел быть болеутоляющим на время. Он мечтал стать для нее исцелением. Они сблизятся в другое время, в другом месте. Сейчас Бейли заслонил собой все, заполнил каждый уголок комнаты, каждую частичку Ферн, Эмброуз не хотел делить ее с кем-то, занимаясь с ней любовью. Он подождет.
Когда она уснула, Эмброуз осторожно высвободился и укрыл ее одеялом, на секунду задержавшись, чтобы полюбоваться рыжими локонами на подушке, изгибом руки у подбородка. «Если бы я не любила его так сильно, было бы легче». Хотел бы он понять эту простую истину, когда очнулся в госпитале, полном искалеченных солдат, страдающих от боли, неспособный примириться со смертью друзей и со своим изувеченным лицом.
Он смотрел на нее, пораженный тем, что Ферн интуитивно поняла эту истину. Эмброуз пытался вырвать из сердца своих друзей, но, сделав это, он лишил бы себя радости любить, знать их и учиться у них. Если бы он не чувствовал боли, он не оценил бы вновь обретенной надежды и счастья, за которое хватался теперь что есть сил.
* * *
В день похорон Ферн стояла на пороге дома Эмброуза в девять утра. Он сказал, что заберет ее в девять тридцать, но она собралась раньше и от волнения не находила себе места. Сообщив родителям, что подождет их в церкви, она выскользнула из дома. Дверь открыл Эллиот.
— Ферн! — Он улыбнулся ей так, словно они вдруг стали лучшими друзьями. Очевидно, Эмброуз рассказал о ней отцу. Это хороший знак. — Здравствуй, милая. Эмброуз, кажется, готов. Проходи. Эмброуз! — позвал он. — Сынок, Ферн пришла. Ну, я пойду. Нужно по пути заехать в пекарню. Увидимся в церкви.
Он еще раз улыбнулся ей и, взяв ключи, вышел на улицу. Эмброуз выглянул из открытой двери: белая рубашка, заправленная в парадные темно-синие брюки. Привлекательный и неприступный. Левая половина лица — в пене для бритья.
— Ферн? Все в порядке? Я перепутал время?
— Нет. Просто… я уже готова. Не могла сидеть без дела.
Он понимающе кивнул и, когда она подошла, взял ее за руку.
— Как ты держишься, крошка?
Это нежное обращение звучало так по-новому и будто защищало ее. Оно успокоило Ферн, но в то же время ей снова захотелось плакать. Вцепившись в его руку, она сдерживала слезы изо всех сил — и так слишком много плакала в последние дни. Даже когда Ферн думала, что слез больше не осталось, они продолжали течь ручьем. Она накрасилась сегодня ярче обычного: подвела глаза и несколько раз накрасила тушью ресницы — просто потому, что так чувствовала себя сильнее. Теперь идея казалось не такой уж хорошей.
