– Вот здорово! – чистосердечно возрадовалась я. – Значит, ты проникся моими страданиями и вернешь мне Астора с Эткином?
– Не могу! – Для убедительности Логрус ударил себя кулаком в грудь. – Честно, не могу. Они должны сами захотеть вернуться в этот мир… Убеди их!
– Как? – опешила я. – Каким способом?
– Не знаю. – Щеки Логруса, доселе бледные и впалые, цвели будто розы, радуя лукавыми ямочками. – Измени этот мир, сделай его таким, чтобы дорогие для тебя существа вновь захотели вкусить все прелести земной жизни… Научи этот жестокий мир чему-то новому, хорошему…
– Та-а-ак, – я подергала себя за короткую прядь волос, – непростую задачку ты мне задал. Ну а как разрешить проблему живой воды? Покажешь мне ее хотя бы?
– Показать-то покажу, да что толку… – Логрус повелительно пошевелил пальцами, и, подчиняясь его жесту, тучи на небе разошлись, являя моему взору небольшую хрустальную Чашу, неподвижно висящую у нас над головами. – Живая вода – она всегда с нами, да вот только узреть ее суждено не каждому, а лишь тому, кто живет не ради собственной корысти, а во благо другим людям. И это справедливо, ибо наполнена Чаша сия нашими чистыми слезами и добрыми делами. А уж зачерпнуть из нее… – демиург бессильно пожал плечами, – и того сложнее…
– Логрус, – проникновенно попросила я, – помоги не в службу, а в дружбу. Ты же знаешь, для кого нужна мне эта вода! А летать или колдовать я не умею…
– Если найдется на этом свете хотя бы одна безгрешная душа, которую ты спасла без корыстного умысла, а по велению сердца, ничего не требуя взамен, то она может возжелать отплатить тебе добром за добро и сумеет приблизиться к Чаше, – пояснил Логрус. – Имеется ли такая душа, готовая стать твоей заступницей?
Я опечаленно задумалась…
Наверно, я много кому успела так или иначе подсобить, но смею ли я, положа руку на сердце, признать без сомнений и колебаний: да, вот этому человеку я помогала сугубо ради него самого? Дано ли мне право самолично оценивать все совершенные мною деяния? Я никогда не считала себя безупречной и идеальной. Ведь даже пытаясь вернуть Астора, я радела в первую очередь о себе, о своем личном счастье и благе… Зверек, носящий имя Совесть, проснулся и принялся грызть меня с удвоенным усердием. Нет, похоже, не видать мне живой воды как собственных ушей…
Мое вынужденное молчание затягивалось. Логрус сочувственно вздыхал и посматривал на меня с явным разочарованием. Я без лишних комментариев сгребла свое разбросанное там и сям барахло, посадила на плечо преданно жмущегося ко мне огонька, что-то подавленно попискивающего, в последний раз взглянула на Чашу с живой водой и самоуверенно расхохоталась – наперекор всему и всем. Ну и гоблин с нею, с душой-заступницей! Не нашлось таковой – и ладно, придумаю что-нибудь другое! Сумасшедшая я принцесса или кто? Самое страшное испытание, ожидающее нас на жизненном пути, – это трусливый отказ от желания бороться дальше, упрямо добиваясь поставленной цели. А посему – фиг вам, я не отступлю. Я найду другую дорожку, я не заплачу и не согну гордо выпрямленной спины, я все равно его верну, моего Астора, даже если ради этого мне придется покорить еще сто вулканов и перебить гоблинову кучу фантомов. Я не сдамся!
В серых глазах Логруса, теперь уже не холодных и высокомерных, а любопытных и полных внутреннего огня, мелькнуло безмолвное уважение. Я дружелюбно изобразила оптимистичный жест рукой, типа: я не прощаюсь, я просто говорю до свидания, – развернулась и только приподняла ногу, чтобы сделать первый шаг прочь от Чаши, как вдруг в небе раздалось заполошное, переливчатое птичье чириканье…
Мы с демиургом дружно вскинули головы…
Это были четыре малиновки, несущиеся к нам изо всей скудной силы своих крохотных крылышек. В первой – самой крупной – я сразу узнала ту самую милую птичку, гнездо которой я не тронула там, на уступе над Перекрестком миров. Мать сопровождали три подросших птенца. Старшая малиновка приземлилась мне на плечо и лукаво скосила темную бусинку глаза, многозначительно указывая на оплетенный в золото флакончик, висевший у меня на шее и пока еще пустой. Обмирая от проснувшейся в душе надежды и пытаясь утихомирить бешено заколотившееся сердце, я сняла второй подарок Логрина. Четыре малиновки тут же ухватили цепочку флакончика своими острыми коготками и воспарили ввысь, к Чаше. Глотая слезы умиления, я наблюдала, как они погружают сосуд в Чашу с живой водой, наполняя его до краев, и возвращают мне. А потом птичка-мать легонько задела своим крылом мою изуродованную ожогами щеку, пропев на прощание что-то благодарно-ласковое. И тогда я уверовала – наш мир не посмеют погубить ни судьба, ни война, ни демиурги, потому что его защищают вот такие чуткие, отзывчивые существа, помнящие хорошее и всегда отвечающие добром на добро!
А рядом, уткнувшись в знаменитый платок Марвина, в голос рыдал расчувствовавшийся Логрус, в полной мере осознавший, что же это значит на самом деле – стать человеком!
– Получила желаемое? – Демиург смачно высморкался и вытер мокрые глаза. – Только, пожалуйста, никому не рассказывай, как я расплакался, будто девчонка. Не поймут…
– М-да, над своим новым имиджем тебе еще работать и работать, – беззлобно пошутила я. – Пока не научишься управлять свежеприобретенными эмоциями – лучше никому не показывайся и в земные дела не лезь!
– Справедливо подмечено, – сразу же согласился Логрус, – затихарюсь-ка я до поры до времени… – Его облако стало набирать высоту.
– Ну да, – как можно более небрежно напутствовала я, – цветочки там пока пособирай, звездами полюбуйся…
Следовало признать, что обретший душу Логрус сейчас ничем особо не отличался от обычного земного мужчины – тут тебе и комплексы всевозможные сразу откуда-то повылазили, и ранимое самомнение выпятилось, и боязнь совершить оплошность появилась. Но, во всяком случае, я-то точно повела себя правильно, безошибочно и незаметно надавив на его неопытность. А посему отныне наш великий сверхдемиург сто раз подумает, прежде чем вмешается в скучную земную рутину, поостерегшись наломать дров под влиянием внезапно накативших эмоций. А пока он с ними разберется да научится управлять самим собой… Короче, Логруса можно лет двадцать не опасаться – не до нас ему сейчас.
– Стой! – опомнившись, заорала я вслед удаляющемуся облаку. – А как же три моих беды? Последнюю можно считать аннулированной?
– Ну уж нет, – ехидно ухмыльнулся Логрус, назидательно грозя мне пальцем. – Никаких поблажек. Два яйца малиновки тебе уже аукнулись – ты потеряла Оружейницу и Эткина. Жди третьей неприятности, самой страшной. И возможно, она коснется не лично тебя, а кого-то другого, кто связан с твоими делами лишь косвенно. А это гораздо тяжелее для нашей совести – ощутить себя замешанным в смерти безвинного человека. Не так ли, принцесса?
– Вот гоблины драные! – сердито бормотнула я. – Удружил, называется…
Логрус саркастично расхохотался:
– Путь к счастью – тернист да извилист. И тебе предстоит пройти его до конца!
– А вода? – еще громче завопила я. – Она поможет?
