Какой-то ресторан на Патриках, закат на Патриках, курят они на Патриках, холодно, парни, ну сколько можно курить? А в тепле еще хуже. Шестнадцать блади мэри на четверых, цежу через трубочку, через силу. Как он научил меня тогда в кафе на бульваре томатный сок пить.
А потом они танцуют, они даже до клуба не дошли, чтобы потанцевать нормально, но вот какой-то Maroon 5 начинает играть ни с того ни с сего, и Димка щурится, улыбается: «Ну что, пошли?» – «Сейчас? Под Wake Up Call?» – «Ну!» И Саша улыбается: «Давайте, давайте!» – «А пошли!» И вот они танцуют – а Димка танцует офигительно, он все делает офигительно, и она такая легкая в его руках, и Арик тоже начинает танцевать, а этот-то, дружочек мой, вообще танцует как бог, и они танцуют втроем, и все смотрят на них – а Димку-то все узнают, он же селеб, и все смотрят-смотрят, и такие они клевые, она хохочет, а потом Димка аккуратно отстраняется – и вот они уже с Ариком танцуют вдвоем, а Димка просто возвращается за их столик и садится рядом с Сашей. Просто рядом с Сашей он садится, который все это время, сияя, за ними смотрел, и…
Просто рядом с Сашей он сел.
Они потом много вместе зависали, и втроем, и вчетвером, когда Арик приезжал, лазанью сырую слопали, да. Потом еще Димка в какое-то посольство залез случайно, потом приезжал на капоте такси с флагом Новой Зеландии, потом много чего еще было. Но вот этот первый вечер… Че я здесь делаю? Зачем я на бульвар тогда с дедом пошла?
– Эмоции не будем. Хорошо, давайте я прямо вас спрошу. Вот ваш знакомый Дмитрий Грозовский – вот он сейчас отбывает срок в колонии. Скажите мне прямо: он занимался какой-то оппозиционной политической деятельностью?
Молчу, смотрю вытаращенными глазами, как могу. Актриса из меня херовая. Впрочем, законы жанра.
– Ну что вы мне тут? Что я непонятного спрашиваю?
– Ну, я не знаю, если вы эти его пародии на ТНТ так воспринимаете, то, простите, я вам только посочувствовать могу.
– Нет-нет, вот на битвах этих так называемых, как их?
– На баттлах? А вы их вообще-то видели хоть раз?
– Видел. У нас есть специалисты, достали архив. Но вопросы-то вы знаете кто у нас тут задает?
– Вы, вы. Знаю.
– Ну вот. Давайте мы мою экспертизу трогать не будем, давайте вы мне просто на вопрос ответите.
– Отвечаю: нет. Никакой политики там в помине не было.
– А как же вот прецеденты…
– А прецеденты эти к Диме не имели никакого отношения. А когда и были, то они сами так пугались до ужаса, что тут же все и убирали. Но Дима-то тут при чем?
В первый раз она сказала: «Дима, нет. Нет, ты не будешь этим заниматься. Отдай эти материалы “Новой” и забудь про них навсегда. Куда тебе? Ты политик? Ты журналист? Ты активист? Прекрати». Внутри все взвыло, конечно: такое расследование можно было бы сделать, она прикинула реакцию коллег – ох, что бы с ними со всеми было. «Дима, забудь думать». Она понимала, что, если возьмется за это дело, он уже не отвяжется. «А ты упертая». Давай, давай, ты мне еще поудивляйся, ты посмотри на меня с уважением. Я упертая ого-го. Они не посрались в тот момент как следует только потому, что трава была какая-то тягучая, как ватным одеялом накрыло.
Второй раз он пришел совсем мертвый. Куда-то он там смотался к Саше, тот попал в больницу, но даже не в этом было дело. Он и думать про него не мог, и не думать не мог. Что с ним творилось, и почему она должна была быть тому свидетелем? Вот же бог заморочился. Он пришел, мертвый, даже поцеловать ее уже не мог, просто гладил по голове, ерошил волосы. Она тогда вдруг осознала: у нее была такая же, как у Саши, длинная светлая челка – неужели ты только поэтому? «Нинка, помоги мне, а? Ну как мне тебя убедить?»
Да никак. Отстань от меня.
И вот тут вылезла эта фраза. «Давай сделаем это сами, и давай сделаем это красиво». Из какого-то семейного архива он ее достал, из какого-то письма своей бабушки… нет, прабабушки… Она уже ничего не соображала. Что-то там было про его великого прадеда, его убили эмгэбэшники, а ее дед как-то этому поспособствовал, там была какая-то любовная история, она никак не могла в это все вникнуть: что ты мне показываешь? Буквы скакали перед глазами, она щурилась, вчитывалась. Дед, правда? Прямо вот так? Дед на бульваре, в шляпе, хохочет, как он всегда хохотал, говорит: «Нинка, беги скорей на качели! Можно мороженое, можно, родителям только не говори!» – как всегда, они гуляют, она в каком-то клетчатом пальтишке, а при нем то ли интервьюер, то ли какой-то обожатель – верный ученик, то ли кто-то из коллег – вот так это бывает? Сколько она про это знала, сколько читала. Дима влил в нее полстакана коньяка: «Нин, успокойся, ты хоть что-то поняла? Они сделали это сами. Ты видишь это – “давай сделаем это сами, и давай сделаем это красиво”? Ну вот. Я тебе говорю: давай сделаем это сами, и давай сделаем это красиво. Я тебя прошу. Ты ж видишь…» Да, она видела. Дальше было дело техники.
– Вы знаете, у меня ощущение, что вы – как бы сказать – лукавите. Что вы прекрасно понимаете, о чем речь. Просто вы его выгородить пытаетесь?
Вот тут пора мне озвереть.
– Слушайте, вы его посадили, вам знать, за что он сидит. Он за что сидит? За экстремизм? Который вы же ему и приписали? Вот про это давайте и поговорим. Про это я что знала, то рассказала, больше не знаю. Подрались. Это он мог. Что вам еще от меня нужно?
– Вы смелая такая, я посмотрю. Вы зря такая смелая, я вам по-отечески скажу. Мне ж вас пугать не надо, но у вас – смотрите – и 19.3 уже есть, и 20.2; зачем вам лишние неприятности? Вы, кстати, почему пресс-картой на митингах не пользовались? Такая принципиальная?
– Да у меня она просрочена!
– Ну вот, видите, какое разгильдяйство и какие из-за него неприятности. И вот сейчас вы тоже как-то очень неосмотрительно себя ведете. Мне же жалко вас, Нина Викторовна, просто жалко: такая вы милая девушка, но такая глупенькая, вы уж простите меня, я так действительно родительски сейчас говорю…
– Слушайте, а почему уж так-то родительски? Вы меня старше дай бог лет на пять или того меньше. Откуда такой патернализм?
– Ну привет, опять патернализм, приехали. Я так домой никогда не уйду. И вы не уйдете.
Все материалы были готовы и смонтированы, графика сделана, текст он написал. Обратного пути не было. Она понимала, что расследование выходит слабоватое: удар не по замаху, тема огромная, страшная, имена не названы, а они лохи. Это отдельно подбешивало. Она пошла в парикмахерскую и перекрасила челку в голубой цвет, потом разъярилась и отстригла ее на хер совсем. Саша, когда увидел, сказал: «Тебе очень клево! Димк, ты смотри, какая она, какие скулы, какие у нее глаза сразу стали! Всегда так ходи, богиня просто». Дима как будто посмотрел и сказал: «Да-да».
Кажется, в этот день она вдруг написала стишок и опубликовала его в фейсбуке. Плохой очень:
То ли не завезли, то ли неурожай,
