Это было похоже на пожар.
Я подумала:
«Мама
Мама
Мама
Мама, я так боюсь тебя, твоих слов и твоего молчания. Я так боюсь внезапно обледеневших дорог, боюсь разбиться об отвесный склон горы. Боюсь умереть и навсегда потерять способность думать. Хотя, конечно, все равно это было бы ужасно красиво».
Но никаких отвесных склонов вокруг не наблюдалось, одни деревья и пашни, в бороздах которых застыла глинистая земля. Единственное, что я видела в оконном стекле, — это себя саму, свои расширенные от испуга глаза. И вот опять.
Этот взгляд. Не мой.
Мамин взгляд.
Был час дня, мы ехали сквозь бесконечный туннель. В нем было темно, как ночью — или как в аду.
* * *
Пару часов спустя, когда мы подъехали к автовокзалу в Норрчёпинге, бело-серый дневной свет вернулся, а тяжелые снежинки сменились колючим дождем. Я вышла из автобуса, смочила салфетку дождевой водой и аккуратно оттерла ею кровь за контурами лакированного сердца. Оттереть удалось не полностью, но все равно получилось здорово.
Сердце со смутным, неясным ореолом.
Была ли я там вообще?
Теперь, после всего произошедшего, это кажется невероятным.
Была ли я там вообще?
А она — была?
Воспоминания — застывшие, как во сне, и нечеткие, как зернистые черно-белые фотографии амбициозного любителя.
Но она же там сидела? На кровати, заправленной туго натянутым светло-желтым покрывалом. Блестящие русые волосы, большие, как распахнутые окна, глаза. Голова склонена над книгой, верхняя часть тела странно изогнута, как будто она выгнула спину. Как кошка. Или как фламинго. Наверное, это должно было меня успокоить. То, что она сидит в той же позе, что и обычно.
А я сама? Я же стояла там, разве нет? В дверях, с отражающимся в глазах синеватым люминесцентным светом и полкой, крепко зажатой под мышкой. Так крепко, что рука дрожала, что я дрожала всем телом.
— Мама, — сказала я, но голос мой прозвучал, как слабый шепот, словно увядший лист рассыпался в порошок между пальцами.
Я назвала ее мамой, не Яной. Сама не знаю почему, но я назвала ее мамой.
Я попробовала снова:
— Мама. Поздравляю, мама. С днем рождения.
Мама. Насколько же непривычным казалось это слово. Как редко используемое ласковое прозвище. Когда ты вообще не уверен, разрешено ли тебе кого-то так называть.
Она не подняла взгляд, просто продолжала читать свою книгу.
Свою книгу.
Поздравляю, мама.
Я вдруг почувствовала, как во мне всколыхнулась мокрая склизкая ярость. Неожиданно, внезапно.
Книги.
Как будто я съела что-то не то, и меня вот-вот стошнит.
Поздравляю, мама.
Как же я их ненавидела.
Проклятые ее книги.
Мои заклятые соперники. Всю жизнь.
И в то же время мой пропуск к ней. Мой способ приблизиться, быть с ней. Всю жизнь.
Поздравляю с днем рождения.
Она послюнила палец и перевернула страницу.
Я видела все происходящее как в свете стробоскопа, черные паузы перемежали освещенные стоп-кадры. Пульсирующий сине-белый свет.
И вдруг.
Когда я решила, что она так и продолжит читать, она резко подняла на меня глаза.
Большие глаза. Застывший взгляд.
Взгляд.
Холод и неприступность? Или капитуляция? Узнаю ли я когда-нибудь наверняка? Это синдром или она? Это она или синдром?
Из меня вышла вся злость.
Я опустила полку на пол.
Ее взгляд, каким бы он ни был, удерживал меня, пригвоздив к месту. Я стояла, чувствуя, как пульс молотком ударяет в большой палец.
Она снова отвела взгляд и опустила глаза в книгу. Стеклянные свои глаза. Продолжила читать. Как будто меня здесь не было. Как будто она взглянула в эту сторону только потому, что услышала какой-то звук и, осмотрев источник звука, нашла его несущественным.
Я не знала, что мне делать, так что ничего делать не стала.
Просто стояла с обнаженным сердцем в руке.
Как бы мне хотелось, чтобы она произнесла мое имя, но ей ведь это так тяжело дается.
И вдруг — ее ясный голос. Взгляд по-прежнему устремлен вниз.
Неужели ее глаза скользят по строчкам, бегут вниз по странице?
— Ты не должна сюда приходить.
Неужели она читает?
Я подумала, что ослышалась.
Тогда она повторила громче:
— Уходи. Тебе не нужно было сюда приходить.
Неужели она, выгоняя меня, продолжает читать? Неужели правда?
Я сделала шаг по направлению к ней, медленно приближаясь, как к пугливому животному.
Я хотела сказать — это же я. Я, Майя. Ты написала, что рядом со мной можешь просто быть собой. Только со мной. Разве ты не помнишь?
Но я ничего не сказала.
Ничего.
Она подняла на меня холодный взгляд.
Страх?
— Уходи. Ты не должна сюда приходить. Это неправильно.
Я продолжала стоять.
И голос ее зазвучал снова. Неожиданно мощно, как будто откуда-то из другого места. Как из колонок на потолке. Шевелились ли вообще ее губы?
— УХОДИ!
Я попятилась к двери, не сводя взгляда с ее серо-зеленых глаз, которые, казалось, смотрели не на меня, а в какую-то точку за моей спиной. Ее глаза, в которые невозможно было заглянуть, от которых отскакивали взгляды.
Я пятилась назад.
Споткнулась о полку, которая упала на пол с таким оглушительным грохотом, что в коридоре отозвалось эхо. Я чуть не упала навзничь, но нащупала рукой косяк и вцепилась в него. Вцепилась изо всех сил.
Через какое-то мгновение, показавшееся вечностью, мне удалось вернуть равновесие. Я с бесконечной осторожностью подняла полку. Отполированное дерево ласково коснулось моей руки.
* * *
И бросилась бежать.
Теперь, после всего произошедшего, это кажется невероятным.
Была ли я там вообще?
А она — была?
Хочу быть машиной
Слезы стерли действительность, размыли четкие контуры и сменили излучаемый лампами свет на сияние шестиконечных звезд. Я снова пустилась бежать. Я бежала по коридорам, судорожно зажав полку под мышкой, сердце кровоточило в ладони. Мне хотелось бежать, пока не взлечу, мне хотелось никогда больше не возвращаться обратно, но тяжелые ботинки неумолимо тянули меня вниз, к земле. Я уступала дорогу то одному, то другому человеку в белом халате, все они шли в одном направлении — и при этом каждый сам по себе.
