Я произнесла это таким тоном, как будто мы дурачились, как будто мы просто несли всякую чепуху, однако смешинки в моих глазах не было. В его, собственно, тоже. Внутри я оставалась холодна, как камень.
— Майя, это… может, было…
У папы было страдальческое выражение лица, и он дернул рукой, будто собираясь что-то сказать, и пролил горячий кофе себе на грудь.
— Вот черт! Ну, теперь в любом случае придется переодеться.
Он ушел в свою спальню, и стало тихо. Несколько минут спустя он на прощанье помахал мне рукой из коридора, одетый во что-то серое и обычное. Рот его был плотно сжат, в глазах грусть. Перед тем, как уйти, сказал:
— Не забудь сходить в больницу сегодня. На обследование.
— Помню, — тихо ответила я.
У меня заболел живот. Я подняла руку, чтобы ему помахать, но так и не решилась на него взглянуть. Папа осторожно закрыл за собой дверь.
Я уставилась на свое отражение в зеркале. Я слишком много времени провожу перед зеркалом, это так до нелепости нарциссично. Я и сама — нелепый нарцисс. Поковыряла немного рану на лбу, которая выглядела контрольным в голову.
Застонав, я принялась молотить кулаками душевую занавеску, правый, левый, правый, левый. Занавеска мягко поддавалась, тут же возвращаясь на место за новой порцией тумаков. Настоящий мазохист. Может, я тоже мазохист? Я ведь во всяком случае точно не садист?
Боль волнами прошла по руке, прицельно ударяя в большой палец. Я снова застонала и уселась на крышку унитаза. Уронила голову на руки.
Что я делаю? Почему я ничего не сказала? Что мне нужно было сделать?
Я встала и принялась разглядывать рану на лбу.
И тут — воспоминание, молниеносная картинка перед глазами.
Острая щебенка в руке, распахивающееся окно, удар в лоб, резкая боль, падение на газон, запах земли, горячая кровь по лицу, теплая вода, осторожные руки, влажное полотенце, саднящее промывание раны, пластырь на лбу, его лицо вплотную к моему…
Мне пришла в голову одна мысль. Немного нездоровая, но, в конце концов, сама-то я кто? Психически больная? Безусловно. Шлюха? Безусловно.
Я направилась в свою комнату, открыла бирюзовый шкаф, вывалила все его содержимое на пол и нашла то, что искала. Пластилин цвета кожи. Чуть подсохший, но его легко было размягчить, добавив немного оливкового масла. Я размяла пластилин в руках и оторвала кусочек, из которого вылепила вокруг раны на лбу небольшую стену, превращая ее в кратер. Выровняла цвет тональным кремом, чтобы максимально приблизить его к тону моей кожи. Взяла флакон кроваво-красного лака для ногтей и густо замазала им внутренность кратера, прямо по ране, которая адски саднила. Закончила я тем, что позволила одной капле вытечь на лоб и остановиться в паре миллиметров от левой брови.
Дырка в голове, мазафака.
Смерть в штанах
Когда я пришла в школу, Энцо как раз пытался втиснуть в свой шкафчик невероятных размеров рюкзак. У нас сегодня была физкультура, а он всегда брал с собой несколько комплектов спортивной формы, чтобы быть готовым к любой погоде и занятиям любыми видами спорта.
— Ну и кто кого?
— Уж прости мой французский, но, етить твою мать, явно не я, — отозвался Энцо, который всегда, будучи раздраженным, говорил более связно и менее неуверенно, чем обычно. Сдавшись, он опустил рюкзак на пол, раскрыл его и вытащил пару кед, покосившись на меня снизу вверх.
— Блин, круто! Что это с тобой… выглядит так, как будто в тебя, — подойдя ближе, он внимательно изучил мой лоб, — стреляли! А, это нарисовано. Блин, я поначалу реально испугался. А тебе идет такая прическа.
— Спасибо. Тебе тоже. Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть.
Энцо выглядел удивленным, он не привык слышать от меня нежности — как, в принципе, и от кого-либо другого.
— Спасибо. Хорошо выглядишь, — продолжил он, немного поспешив.
— Правда? Странно, потому что чувствую я себя как смерть в штанах.
Мне хотелось его обнять, но между нами это не было принято, так что я улыбнулась, открыла свой шкафчик и уставилась в него, не соображая, какой именно учебник мне сейчас нужен.
— Что, поездка в Норрчёпинг так тебя вымотала? В смысле я не к тому, что это мама тебя достала, но… ну, то есть я же ее вообще не знаю и… я просто подумал… ну, поездка сама по себе и… ну да…
Я его перебила:
— Да нет, не в этом дело. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нет, не вымотала, но просто, ох. Ну, сам понимаешь.
— Математика, — сообщил Энцо, заметив, что я все еще тупо пялюсь на книги.
— Спасибо, — ответила я и чуть было не вывалила ему все о маме. И еще, может быть, о молодом человеке, совершающем достойные и правильные поступки.
Меня так и подмывало сказать: «Знаешь что?..» Это «знаешь что» вертелось у меня на самом кончике языка, в той его части, которая распознает сладкое, и еще по краям, там, где распознается соленое, и я чувствовала, как бешено колотится сердце, однако, подняв взгляд на Энцо, я передумала. Я просто не могла. Дело было в его нежном и мягком выражении лица и в разнице между нашими жизнями. Я не хотела открыться ему и получить взамен его сочувственные, заикающиеся, ласковые слова, потому что они сделали бы меня уязвимой. Так что я проглотила это свое «Знаешь что», и заглавное «З» ножом полоснуло мне горло.
— Круто будет вечером, — сказал Энцо.
— Ага, еще как! — отозвалась я, добавив в голос задора, как у бурундука из диснеевских мультфильмов. Я совершенно забыла, что мы договорились провести вечер у него дома. Совершенно забыла про «Контроль».
— Да, кстати, как твой большой палец? — продолжил он, но, прежде чем я успела ответить, в коридоре показался Вальтер. Я проводила его взглядом — свежевыглаженная рубашка, вьющиеся волосы, дорогие туфли. Вальтер обернулся, будто почувствовав мой взгляд, и увидел, как я стою, словно парализованная, по-прежнему сжимая в руке ключ от шкафчика.
— Майя! — крикнул он. — Ну как ты? И как твой палец, можно я взгляну?
Он быстро подошел ко мне и схватил мою перевязанную руку, внимательно ее рассматривая. Не похоже было, чтобы он заметил след от пулевого ранения на лбу. Мы с Энцо обменялись короткими взглядами поверх дверцы шкафчика. Энцо удивленно поднял бровь.
Вальтер никогда не отличался такой заинтересованностью в происходящем. Да и такой энергичностью.
— Да так, — ответила я. — Побаливает, конечно, но…
— Ну, это ничего. Ты справишься, ты же сильная.
— Я сильная? — вызывающе переспросила я, но он, кажется, пропустил это мимо ушей.
— Я тут подумал… может быть, ты закончишь полку на этой неделе? — продолжил Вальтер. — Ну, то есть если ты в состоянии работать, конечно, учитывая твою травму и все такое, но, с другой стороны, тебе ведь не так уж много осталось, а последние недели четверти мы собирались посвятить окончанию фотопроекта. Было бы здорово, если бы ты к тому времени разобралась с полкой.
