А не для того, чтобы выкладывать фотографии себя во всевозможных унизительных позах. И не для того, чтобы вести онанистично-эгоцентричный блог о том, что я только что сожрала или купила, теша себя надеждой, что это хоть кому-нибудь интересно. И не для того, чтобы коллекционировать воображаемых друзей в какой-нибудь дутой социальной сети с рекламными баннерами, доводящими до эпилепсии. И не для того, чтобы нажать «лайк», как только один из этих воображаемых друзей напишет что-то вроде: «Смотрим кино с Каттой и Йесси! Класс!» Если тебе так классно, зачем трындеть об этом в «Фейсбуке», вместо того чтобы получать удовольствие? И зачем об этом знать другим таким же дебилам?
Чертыхаясь, Дебби пошла прочь.
— Черт, неужели так сложно послушать Джастина, блин, Тимберлейка?!
Комната погрузилась в тишину, как будто всех накрыли одеялом.
Это было невыносимо.
Обычно мне это нравится, я люблю тишину, в ней часто куда больше смысла, чем в разговорах, но конкретно эта тишина была невыносимой. Мне ужасно захотелось ее нарушить, но в голову не пришло ничего лучше, чем:
— Э-э… Ни у кого случайно не найдется пинцета?
Джастин Кейс
[5]
Я сидела на унитазе, а моя босая ступня болталась сантиметрах в десяти от сосредоточенного лица совершенно незнакомого мне молодого человека. Он сидел передо мной на корточках — если не ошибаюсь, несколько минут назад он представился Джастином Кейсом. Может, псевдоним. А может, шутка. Кто его знает.
С виду около двадцати трех, высоченный — это бросалось в глаза, даже когда он сидел. Метра два, не меньше. У него были самые голубые глаза из всех, что мне приходилось когда-либо видеть, и светло-рыжие волосы, гладко зачесанные на бок, из-за чего он слегка смахивал на Гитлера. Надеюсь, на этом сходство заканчивалось.
На нем были узкие выцветшие джинсы, некогда красные, но со временем ставшие розовыми, и белая футболка с непонятным черным рисунком — то ли чей-то портрет, то ли еще что. Судя по тому, как решительно он взял инициативу в свои руки и с какой легкостью ориентировался в ванной, это был его дом. Правда, я не припоминала, чтобы когда-нибудь раньше его видела, хотя мама здесь живет уже лет двенадцать, не меньше. С другой стороны, не то чтобы мы особо общались с соседями.
В дверях стояли три девчонки, молча наблюдая за нами. Одна из них, миниатюрная, как Дюймовочка — будто сделанная в масштабе 1:2, — обернулась к подругам и что-то прошептала. Я взглянула на нее.
У нее были светлые короткие волосы и такая тонкая кожа, что она казалась совсем прозрачной.
— Как это бообще случилось? — строго спросил Джастин, но из-за насморка это прозвучало несколько комично.
— Э-э… ну, я вышла на веранду… здесь, у мамы — вы же соседи, да? Она живет… там, в красном доме.
Я наобум махнула рукой куда-то влево.
— И как тебя зовут?
— Майя. Майя Мюллер.
— Майя. Ты что же, носков не носишь?
— Почему? Ношу… Но в тот момент была без носков.
Он внимательно изучал мою ногу, а мне оставалось лишь молить Бога о том, чтобы от нее не воняло. Мне вспомнилась мамина ненависть к носкам, ее вечные разглагольствования о том, как от них преют ноги, становясь потными и вонючими. Первым делом, придя домой, она стаскивала с себя носки — резким, почти агрессивным движением, как будто те нанесли ей смертельное оскорбление. При первых же признаках весны, как только позволяла погода, она переобувалась в босоножки и не вылезала из них до заморозков. Я всегда надеялась на ранние морозы, поскольку стыдилась ее голых ног в октябре. Дома она ходила исключительно босиком, непрестанно уговаривая меня следовать ее примеру, хотя я сто раз ей объясняла, что предпочитаю ходить в носках и что меня они не раздражают так, как ее. Она только качала головой — это не укладывалось в ее сознании. Не поддавалось пониманию.
— Пинцетом здесь не обойтись, — сурово констатировал Джастин и продолжил: — Слишком глубоко сидят.
Я сглотнула. Он выпустил мою ногу и потребовал у Дюймовочки, стоящей в дверях, булавку, которой была заколота ее кофта, выкроенная из одного куска.
— Полагаю, вы знаете, что сейчас апрель? — неожиданно спросил он, не сводя глаз с моей ступни.
Я посмотрела на девочек в дверях, но они молчали.
— Это ты со мной разговариваешь? — переспросила я.
— А с кем же еще? Так знаете или нет?
— Я… да, вообще-то, знаю. Апрель, — тихо ответила я и кивнула, не глядя на него.
Я не осмеливалась посмотреть ему в глаза. Он что, шутит?
— И вы считаете, ходить босиком в апреле — это разумно? — строго продолжал он.
Я осторожно покосилась на него.
— Ты шутишь?..
Он мельком взглянул на меня и насмешливо улыбнулся.
— Ага.
Светловолосая девочка-эльф проскользнула в ванную и протянула ему булавку, одной рукой придерживая кофточку. Я посмотрела на нее, но она застенчиво потупила глаза. Сквозь полупрозрачную кожу просвечивали голубоватые вены, тончайшей сеточкой опутавшие веки. Казалось, от нее исходит светло-фиолетовое сияние.
Джастин ее даже не поблагодарил. Вместо этого он достал зажигалку и принялся прокаливать кончик булавки. Через пару секунд металл стал ярко-оранжевым. Я сглотнула. Он подул на острие.
— А с пальцем у тебя что? — спросила подруга Дюймовочки, девица в огромных очках в черепаховой оправе. В ее речи проскальзывал провинциальный говор, хотя она изо всех сил старалась его скрыть.
— Я его отпилила.
— Что-что ты с ним сделала? — забывшись, ахнула она, и деревенский выговор тут же дал о себе знать.
— Отрезала. Электропилой.
— И зачем?
Она сделала шаг вперед, стараясь рассмотреть меня получше.
— Так, надоел.
Выдержав паузу, я снисходительно улыбнулась — чересчур поспешно, обычно мне удается выдержать паузу, с Энцо, при желании, я могу продержаться целую минуту, — и добавила:
— Да нет, шучу. Несчастный случай. Я книжную полку выпиливала.
— Ты что, в ремесленном учишься?
— Нет, это был урок скульптуры.
— А почему ты выпиливала полку на уроке скульптуры?
Она поправила очки на переносице.
— А полка что, не скульптура?
— Ну, не знаю… Не уверена…
Нет, ну надо же, до чего народ консервативный пошел!
Джастин повысил голос:
— Так, сиди спокойно!
Я почувствовала резкий укол булавки. И еще один. И еще. Время от времени Джастин сменял булавку на пинцет. Я старалась не смотреть, но блестящие металлические орудия в его руках притягивали мой взгляд.
