Он подумал о жене и дочери. По расписанию, их поезд должен подходить к Пусану. Там жил его двоюродный брат, служивший на железной дороге, и в ожидании транспорта, который доставит их в Японию, они поживут у него. Проснувшись и не увидев их рядом, ветеринар почувствовал, как пусто стало вокруг, какая тоска без их веселых голосов на кухне, когда они готовят завтрак. Дом заполнила пустота. Это был уже другой дом, не тот, который он любил, частью которого считал себя. И в то же время он испытывал какую-то странную радость от того, что его оставили в этой казенной квартире одного. Теперь он мог в полной мере ощутить на себе непоколебимую силу того, что называется судьбой.
Судьба – недуг, которым наделила ветеринара его карма. В самом раннем детстве он непостижимым образом открыл для себя, что его жизнью управляет неведомая внешняя сила. Может быть, все дело в родимом пятне, в бросающейся в глаза синей отметине на его правой щеке. Ребенком он жутко ненавидел это клеймо, отличавшее его от других. Когда приятели насмехались, а незнакомые люди пялились на пятно, ему хотелось умереть. Если бы только можно было срезать ножом этот кусок плоти! Но время шло, он взрослел и постепенно стал относиться к родимому пятну спокойно – как к частице самого себя, избавиться от которой нельзя. Возможно, из этого и выросла его покорность судьбе.
Обычно судьба была тиха и монотонна, она окрашивала негромкими тонами лишь самые края полотна, на котором рисовалась картина его жизни, и редко напоминала о своем существовании. Но всякий раз, когда по неведомому стечению обстоятельств (как это получалось, он не мог понять; найти здесь какую-нибудь закономерность было практически невозможно) эта сила нарастала, его охватывало полное, почти парализующее смирение. В такие моменты ничего не оставалось, как все бросить и довериться подхватившему его течению. Он знал по опыту: что бы ни делал, что бы ни думал – изменить все равно ничего невозможно. Судьба требовала своего и не успокаивалась, пока не получала того, что ей положено. Он был убежден в этом.
Не сказать, чтобы он был пассивным или что ему не хватало жизненных сил. Скорее наоборот: натура решительная, он привык добиваться своего, раз что-то решил. Замечательный ветврач, с увлечением учивший других своей профессии. Может, ему не хватало творческой искры, но в школе он учился превосходно и считался в классе лидером. Был на первых ролях и на работе, молодежь его уважала. Слово «фаталист» в общепринятом смысле к нему не подходило, и все же за всю жизнь, с самого рождения, он ни разу не мог уверенно сказать: «Это я сам, я и только я так решил». Ему всегда казалось, что это судьба заставляла его принимать те или иные решения. Стоило только подумать: «Как здорово я это решил!» – как через некоторое время приходила мысль, что на самом-то деле все заранее решила какая-то посторонняя сила, ловко маскировавшаяся под его «собственную волю». Получается самая обыкновенная приманка, нужная для того, чтобы приручить его, сделать послушным. Самостоятельно он принимал решения только по пустякам, которые, если подумать, в общем-то никакого решения не требовали. Он сравнивал себя с номинальным правителем, который, подчинясь воле регента, прибравшего к рукам реальную власть, лишь прикладывал, когда нужно, государственную печать. Что-то вроде императора Маньчжоу-го.
Ветеринар очень любил жену и дочь, считал их самым главным своим богатством. Любовь к дочери граничила у него с одержимостью. За них он, не раздумывая, отдал бы жизнь. Доктор много раз представлял, как жертвует собой. Какой бы сладкой была эта смерть! И в то же время, возвращаясь домой с работы и видя жену и дочь, он думал иногда: «В конце концов, они же сами по себе. Меня с ними ничто не связывает. Они существуют где-то далеко-далеко от меня, и на самом деле я ничего о них не знаю». Но несмотря на такие мысли, ветеринар обожал их, отдаваясь этому чувству целиком, без малейшего сомнения. В этом для него заключался великий парадокс, неразрешимое, как он чувствовал, внутреннее противоречие, гигантская западня, которую устроила ему жизнь.
Теперь он остался один в этом доме при зоопарке, и мир, которому он принадлежал, стал намного проще и понятнее. Оставалось заботиться только о животных. Жена и дочь уехали, и сейчас о них можно не думать. Ничто не могло помешать ветеринару остаться наедине со своей судьбой.
В августе 45-го город Синьцзин оказался во власти судьбы, ощутил на себе ее чудовищную силу. Именно судьбе – не Квантунской и не советской армиям, не коммунистам и не Гоминьдану – принадлежала теперь самая главная роль, и дальше она будет значить еще больше. Это видно каждому. Отдельная личность не имеет почти никакого значения. Именно судьба похоронила накануне тигров, леопардов, волков и уберегла слонов. Кого она еще похоронит, кого сбережет? На этот вопрос никто не мог ответить.
* * *
Ветеринар вышел из дома, чтобы позаботиться об утренней кормежке. Он боялся, что на работу уже никто не выйдет, но как выяснилось, напрасно – в конторе его дожидались двое мальчишек китайцев. Раньше ему не приходилось их видеть. Лет тринадцати-четырнадцати, смуглые, худые, с бегающими, как у зверьков, глазами.
– Нам сказали прийти и помочь вам, – заявили мальчишки.
Ветеринар кивнул и спросил, как их зовут, но ответа не получил. На лицах мальчишек не дрогнул ни один нерв – казалось, что они глухие. Ясно, что ребят послали китайцы, работавшие здесь до вчерашнего дня. Решив позаботиться о будущем, они порвали все связи с японцами, рассудив, однако, что детям за это ничего не будет. С их стороны это был акт дружеского расположения. Рабочие понимали, что доктору не под силу одному ухаживать за животными.
Он дал мальчишкам по два печенья, и они вместе принялись кормить зверей. На запряженной мулом тележке они передвигались от клетки к клетке, давая каждому животному свой корм и меняя воду. Об уборке клеток речи не было. Максимум, что они могли сделать, – смыть из шланга экскременты. В конце концов зоопарк был закрыт, и неприятный запах вряд ли кого беспокоил.
Выяснилось, что из-за отсутствия тигров, леопардов, медведей и волков работы значительно поубавилось. Ухаживать за крупными хищниками было очень тяжело, да и опасно. Доктор с тяжелым сердцем проходил мимо опустевших клеток и в то же время в глубине души не мог не чувствовать облегчения.
Они начали в восемь и закончили в одиннадцатом часу. Тяжелая физическая нагрузка порядком утомила ветеринара. Мальчишки тут же исчезли, не сказав ни слова, а он пошел обратно в контору, чтобы доложить директору зоопарка об окончании утренних работ.
* * *
Незадолго до полудня в зоопарк явился вчерашний лейтенант в сопровождении той же восьмерки солдат. Они пришли в полной амуниции, бряцая металлом, и этот звук было слышно издалека. Гимнастерки опять потемнели от пота. На деревьях, как и вчера, изо всех сил надрывались цикады. Но на этот раз солдаты пришли не убивать. Лейтенант козырнул директору и спросил:
– Как у вас обстоят дела с повозками и тягловой силой?
Директор ответил, что в зоопарке остались только мул и тележка.
– Две недели назад мы сдали наш грузовик и двух лошадей, – сказал он.
