- В «La Coupole»!
- Только не туда… Это не ресторан, а завод по изготовлению жратвы… Камилла грозно нахмурилась,
- Именно туда! В «La Coupole». Я обожаю это место… Туда ходят не для того, чтобы есть, а из-за декора, обстановки, публики… И чтобы побыть вместе…
- Не для того, чтобы есть… В жизни ничего глупее не слышал!
- Ну и ладно, не хочешь идти - не надо, тем хуже для тебя, мы с Филибером все равно отправимся. Попрошу заметить - это мой первый каприз в наступившем году!
- Там наверняка не будет мест…
- Будут! В крайнем случае подождем в баре…
- А как же библиотека господина Маркиза? Я что, попру ее с собой в ресторан?
- Оставим чемодан в камере хранения и заберем на обратном пути…
- Ты все продумала… Черт, Филу! Да скажи же что-нибудь!
- Франк…
- Что?
- У меня шесть сестер…
- И?
- Скажу тебе просто и ясно: признай свое поражение. Чего хочет женщина, того хочет Бог…
- Кто это сказал?
- Народная мудрость…
- Приплыли! До чего же вы оба мне надоели с вашими цитатами…
Он успокоился, когда она взяла его под руку. Они шли по бульвару Монпарнас, и зеваки расступались, давая им дорогу.
Со спины они выглядели очень авантажно…
Слева худой дылда в шубе «Бегство из России», справа крепыш в куртке Lucky Strike, а между ними - девушка. Она щебечет, смеется, подпрыгивает, мечтая, чтобы они подняли на руки и скомандовали: «И раз! И два! И три! Оп…»
Она держала их очень крепко. Все ее душевное равновесие зависело только от них. Вперед, назад- ходу нет. Только здесь…
Тощий верзила шел, слегка наклонив голову, крепыш шагал, засунув кулаки глубоко в карманы потертой куртки.
Оба они, сами того не сознавая, думали в точности то же самое: вот мы идем втроем по улице, мы голодны, как волки, мы вместе, и пусть все катится в тартарары…
Первые десять минут Франк вел себя просто невозможно, критикуя все на свете: меню, цены, обслуживание, шум, туристов, парижан, американцев, курильщиков и некурящих, столики, омаров, свою соседку, свой нож и безобразную статую, которая наверняка испортит ему аппетит.
Камилла и Филибер хихикали.
Выпив бокал шампанского, два стакана шабли и съев шесть устриц, он наконец заткнулся.
Филибер, совершенно не умевший пить, все время смеялся - глуповато и беспричинно. Он то и дело ставил бокал на стол, промокал губы и бормотал, подражая знакомому кюре из деревенского прихода: «Ааа-минь, ааах, до чего же я счастлив быть с вами…» По настоянию друзей он сообщил им новости о жизни своего маленького дождливого королевства, о семье, наводнениях и рождественском ужине у кузенов-интегристов, попутно объяснив с мрачноватым юмором массу невероятных обычаев, чем совершенно их заворожил.
Франк изумленно таращил глаза и каждые десять секунд повторял как заведенный: «Да ну?», «Нет!», «Нееет…».
- Говоришь, они обручены уже два года и никогда… Погоди… Не верю…
- Ты должен выступать в театре, - тормошила Филибера Камилла. - Уверена, ты будешь великолепным шоуменом… Ты столько всего знаешь и рассказываешь так остроумно… И так беспристрастно… Мог бы, например, очаровать публику историями о странностях родовой французской знати…
- Ты… правда так думаешь?
- Я просто уверена! Да, Франк? Слушай… Ты же сам говорил, что какая-то девушка в музее хотела взять тебя с собой на курсы…
- Ддда… Но… но я слишком за… заикаюсь…
- Нет, когда рассказываешь, речь у тебя красивая и плавная…
- Ввы… вы так считаете?
- Да. Твое здоровье, мой высокородный друг! Я пью за то, чтобы в новом году ты принял верное решение! И не жалуйся - его будет легко выполнить…
Камилла расчленяла крабов и делала для них дивные бутербродики. Она с детства обожала блюда из даров моря, потому что возни было много, а есть не приходилось почти ничего. Прячась за горой колотого льда, она могла целый вечер морочить голову сотрапезникам, и никто не доставал ее советами и вопросами. Она подозвала официанта, чтобы заказать еще одну бутылку, проигнорировав практически нетронутую еду на своей тарелке, сполоснула пальцы, ухватила тост, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
Клик-кляк.
Все замерли.
Время остановилось.
Счастье.
Франк рассказывал Филиберу истории о карбюраторе, и тот терпеливо слушал, в очередной раз демонстрируя широту образования и величия души:
- Конечно, 89 евро - это сумма, - степенно кивал он, - а… что об этом думает твой друг… толстяк…
- Толстяк Тити?
- Да!
- Ну, знаешь, Тити… Ему плевать… У него таких головок цилиндров навалом…
- Ну конечно, - с искренним участием отвечал Филибер, - толстяк Тити - это толстяк Тити…
Он не издевался над Франком. В его словах не было ни малейшей иронии. Толстяк Тити - это толстяк Тити, так оно и есть.
Камилла спросила, кто хочет съесть с ней на двоих блины фламбе. Филибер предпочел сорбет
[50]
, а Франк решил оговорить условия:
- Погоди… Ты из каких птичек? Из тех, что говорят «на двоих», а потом сжирают все сами, невинно хлопая ресницами? Или из тех, что собирают ложкой весь крем с торта? Или ты из тех, кто держит слово?
- А ты закажи - и узнаешь…
- Восхитительно…
- Нет, они разогретые, слишком толстые, и масла слишком много… Я сам напеку тебе блинов, поймешь разницу…
- И когда ты…
- Когда станешь благоразумной девочкой.
Филибер чувствовал, что ветер переменился, но пока не понимал, в какую сторону он теперь дует. Этого не понимал никто.
В чем и заключалась вся прелесть ситуации…
Поскольку Камилла настаивала, а «чего хочет женщина…», они поговорили о деньгах: кто и за что будет платить, когда и как? Кто будет ходить за покупками? Сколько стоит потратить на рождественские подарки консьержке? Чьи имена будут стоять на почтовом ящике? Будут они устанавливать телефон или нет и что делать с гневными посланиями из Казначейства относительно задолженности по налогам? А уборка? Каждый наводит порядок в своей комнате? Отлично, но почему это кухню и ванную всегда убирают они с Филу? Кстати, в ванную нужно поставить мусорную корзинку, я этим займусь… А ты, Франк, выбрасывай пустые пивные банки и бутылки и открывай хоть иногда окно в своей комнате, не то все мы подцепим какую-нибудь заразу… О сортире. Не забывайте поднимать сиденье и предупреждайте меня, когда кончается бумага… И еще: может, купим приличный пылесос… Швабра фирмы Bissel времен Первой мировой - это, конечно, вещь, и все-таки… Ага… Что еще?
