Почему-то мужу необходимо было высказаться в пьяном состоянии, обличить Лялю в жестокости, в ненависти к нему, в том, что она замуж за него не по любви вышла, а по расчету.
Хороший расчет! Хорошая нелюбовь! По расчету поселить Тему в своей квартире. По расчету работать днем и ночью, зарабатывая больше супруга. По расчету родить четверых прекрасных детей, которыми не нарадуешься, до чего хороши, здоровы, красивы и добры.
Но что пьяному докажешь? Что тут поделаешь?
Ляля, как и ее мама, повторяла про себя: «Несчастный человек. Он так страдает. Я должна ему помочь. Он же без меня пропадет».
И все брала с мужа обещания, что он больше не будет, все заставляла поклясться. И главное: все верила и верила клятвам – вот что удивительно.
Ни Ляля, ни дети не догадывались в те времена о том, что страдают болезнью, навязанной им собственным мужем и отцом. Если алкогольная зависимость признана немочью, то и зависимость жизни целой семьи от алкогольных циклов одного из ее членов – это тоже симптом. Признак нездоровья.
И название есть у этого недуга: созависимость.
Недуг этот способен всерьез подточить силы и надежды на будущее тех, кто им страдает. Ведь все члены одной семьи пребывают в едином энергетическом поле. Состояние одного обязательно и непременно влияет на состояние всех.
Это и есть созависимость.
Впрочем, как ни называй, ничего хорошего.
И все-таки, как бы там ни было, папу они любили.
Ну, ощущался временами сильный дискомфорт. Ну, кричал, спать мешал… Привыкли кое-как. А любить – любили. И радовались, когда он приходил с работы. Дом сразу оживал.
Пока не настал день Икс.
Вернее, как обычно, вечер.
Этот решающий вечер Рыся запомнила посекундно. И с него, с того вечера, пошел другой отсчет – время ее нелюбви к собственному отцу. Неуважения, отчуждения, презрения.
У других – Птичи, Ора и Дая – она не спрашивала. Молчала об этом. Но про себя знала точно: у нее началось именно тогда.
Случилось вот что.
Как раз в семье после четырехлетнего перерыва ожидалось пополнение. Рыся и Птича ходили во второй класс. Их вместе отдали в школу, хотя по возрасту Птича еще считалась маленькой, но, повторяя все за старшей сестрой, она к пяти годам бегло читала, бойко считала, так что вполне годилась в первоклассницы. И так было гораздо удобнее. Утром сестры отводили братьев в детсад и шли себе в школу. Сидели, правда, за разными партами. Так решила учительница. Выглядели они почти как близняшки, Птича только ростом была чуть пониже. А так – почти одно лицо.
Родители решились на пятого ребенка, хотя в семье имелся полный комплект: два М и две Ж. Вроде больше некуда.
Но они к тому времени стали ощущать тесноту. Все же, как ни крути, а две комнаты площадью тридцать шесть метров – это маловато для шести человек. Но на очередь для получения большей квартиры их не поставили. Сказали: по правилам на человека положено пять метров. А у вас целых шесть! Много! Не положено.
Правила в те времена отличались суровостью. Никого не интересовало, что многодетная семья никак не может полноценно жить в двух комнатах.
– О чем вы думали, когда рожали? – спрашивали Лялю, когда она пыталась говорить о человеческих правах в учреждениях, где решали жилищные вопросы.
Ну, все как обычно: в газетах призывали улучшать демографическую ситуацию. На деле – все плевать хотели.
И вот тогда созрело у родителей решение: родить еще одного маленького. Тогда получится, что у них будет по 5 метров площади на человека. Но если точно считать, то выходило-то все равно больше, потому что если 36 разделить на 7, получалось 5,14…
Они наивно не учли, что квадратные сантиметры, да что там сантиметры – миллиметры, тоже придирчиво считались советской властью.
И вот эти сантиметры, само собой разумеется, объявили излишками жилой площади. Так что ничего у них не вышло, кроме замечательного маленького мальчика, родившегося чуть раньше срока, но оравшего не хуже Ора. Только более тонко, пискляво. За что и получил семейное имя Пик. А так-то назвали его Николаем.
В то время, о котором пойдет речь, Пик еще находился у мамы в животе. Хоть в этом ему повезло.
Отец, как водится, выпил. Но странность именно этого происшествия заключалась во внеурочности выпивки. После предыдущей прошло всего два дня. Семья потихоньку отходила и умиротворенно наслаждалась отдыхом. Но тут, как потом выяснилось, вмешался случай.
Артему незадолго до этого домой позвонил институтский приятель, ставший военным врачом. Служил он пока в небольшой медсанчасти, зато в самой Москве, планы лелеял грандиозные, мечтал о ведущем военном госпитале. Договорились встретиться семьями. Обменялись рабочими телефонами. И через пару дней раздался звонок в хирургическое отделение. Приятель заступил на дежурство по части, скучал, звал друга повидаться, не дожидаясь семейных застолий. Просто сесть и пообщаться по-мужски. Воинская часть находилась в двух остановках метро. Почему не съездить? Ну, на час позже домой вернется, справятся без него, ничего. Артем и поехал.
Естественно, приятели выпили по чуть-чуть разведенного спирта из богатых запасов медсанчасти. Вид однокурсника, некогда вполне гражданского разгильдяя, поражал воображение: в полном военном обмундировании, с портупеей (как и полагалось на дежурстве по части), он выглядел героем военных времен. Особенно выразительной казалась темно-коричневая кобура на поясе.
Перехватив взгляд Артема, бравый вояка похвастался:
– Смотри-ка, что выдают, когда на вахту заступаешь.
Он расстегнул кобуру и ловко достал пистолет.
Вид настоящего оружия завораживал. От небольшой черной железяки шла огромная злая сила, внушающая страх.
– Слушай, будь другом, – проникновенно попросил выпивший Артем, – дай мне эту штуку на полчаса.
– Да ты что? Не положено, – испугался дежурный офицер.
– Мне только домой съездить, жене показать. Изменяет она мне, – грустно посетовал отец большого дружного семейства.
– Уверен? – строго потребовал ответа друг.
– Бабы. Сам понимаешь. Им верить нельзя. Пусть бы увидела и поняла, что я с ними со всеми сделаю, как этого ее чмыря найду.
– Далеко ехать? – лихо поинтересовался нетрезвый собеседник.
– Минут десять, если машину быстро словлю.
– Вдвоем съездим. Возьмем «уазик» и смотаемся. Ты ей пистольник покажешь, а я за дверью постою. Мне так спокойней. А показать надо. Чтоб знала. Ишь ты – чего удумала.
Дежурный офицер в сопровождении хирурга известной московской больницы не очень твердой поступью направились к уже ожидающей их у ворот части машине.
– На полчаса отлучаюсь. Смотрите мне. Всех пускать, никого не выпускать, – скомандовал капитан медслужбы.
