Наступила весна 1812 года. «Мертвый сезон приближается, на что же они могут надеяться? Большей частью типографщики в отчаянии».
Число типографий предельно ограничено правительством, но и оставшимся работы не хватает, «погибает класс типографщиков». В частных разговорах с переодетыми полицейскими агентами книготорговцы и печатники говорят о себе как о людях обреченных: «…профессия типографщика — погибшее занятие, которое и в сто лет не поправится, говорят… что авторы не станут больше печатать в Париже, потому что цензоры — ужасны… Можно будет немного печатать еще в Германии, но все рукописи будут отправляться в Филадельфию; еще долго не разрешат во Франции истинной истории Французской революции; не разрешат и истории царствований Людовика XIII, Людовика XIV и истории смутных времен. Что же можно будет печатать? Незначащие романы, труды по химии, по математике, научные труды, работы об искусстве? Не позволят и работ полемического характера — католиков и протестантов».
«Я вас приветствую, Давид»
Литераторы и композиторы выполняют государственные заказы, сочиняя драмы, лирические произведения, балеты, кантаты, водевили, комедии, оперы. Ко дню рождения сына Наполеона было создано 176 творений. Их авторы получили 88 400 франков вознаграждения.
«Жалуются, — пишет Наполеон великому канцлеру Камбасересу, — что у нас нет литературы — это вина министра внутренних дел».
Слово — опаснейшее оружие, и император предельно ограничил его применение. К художникам он относился лучше, чем к писателям. Его вторая супруга пишет цветы акварелью. При дворе трудятся Давид, Жерар, Гро, Изабе.
По официальным данным, в 1807 году в Париже насчитывалось до 17 тысяч художников. Число кажется внушительным, но сколько было постоянно и активно действующих творцов — таких, чьи работы видела публика? В 1800 году 282 мастера выставили 542 произведения, а в 1812 году 542 живописца представили в салонах 1294 полотна.
Художникам положены льготы, в том числе самая важная — освобождение от военной службы. Но это правило, увы, не вечное. Лучших мастеров принимали в Почетный легион.
Музеи и салоны были открыты для широкой публики. Вход свободный. Выставку вывезенных из Италии картин посетили тридцать тысяч человек.
«Его Величество, — пишет министр внутренних дел Монталиве
[255] Денону в 1810 году, — выражает пожелание, чтобы открытие Салона было приурочено к празднествам, которые предполагается организовать в честь Великой армии, а также чтобы музеум естественной истории предстал к этой дате во всем своем великолепии».
«Ужас, что за публика! — возмущается один из посетителей музея. — Какие-то грузчики, торговки, слуги!»
В залах становилось темно от пыли. Посещение салонов — приятный досуг, занятие, льстящее самолюбию французов. Картины — в первую очередь батальные сцены, но также и пейзажи, жанровые сцены, эротика.
Наполеон посетил Салон 1808 года и наградил Гро орденом Почетного легиона. Он долго рассматривал картину Давида «Коронация Жозефины». Затем, как рассказывает Делакруа
[256], император «снял шляпу, поклонился Давиду и торжественно произнес: “Я вас приветствую, Давид”».
Это был триумф! Когда-то, 23 года тому назад, Давид прославился картиной «Клятва Горациев»
[257]. В 1790 году он вступил в Якобинский клуб, по заказу которого писал картину «Клятва в зале для игры в мяч»
[258]. В 1792 году его избрали в Конвент.
Художник был членом Комиссии искусств и Комитета просвещения, а позднее голосовал за казнь Людовика XVI. В те годы он продумывал сценарии торжеств, организовывал революционные праздники и церемонии: перенесение праха Вольтера в пантеон, похороны Марата, праздники Братства, Верховного существа.
Марат был убит 13 июля 1793 года, накануне национального праздника — Дня взятия Бастилии. В тот день Давид председательствовал в Якобинском клубе. Узнав о трагедии, он поспешил в дом убиенного.
На картине «Смерть Марата»
[259] он изобразил и мертвого героя, и ванну, в которой обыкновенно работал больной экземой революционер, и стоявший перед ванной деревянный обрубок, служивший столом, и валявшийся на полу кинжал. В руке Марата — та самая записка от Шарлотты.
За день до переворота 9 термидора Давид выступил с поддержкой Робеспьера в Якобинском клубе.
— Братья, — сказал тогда Робеспьер, — я прочел вам мое завещание. Сегодня я видел союз бандитов. Их число так велико, что вряд ли я избегну их мести. Я погибаю без сожаления; завещаю вам хранить память обо мне; вы ее сумеете защитить…
Заседание клуба проходило в старой церкви. Якобинцы вскочили со своих мест, бросились к трибуне, поднимая руки в знак торжественной клятвы. Они верны вождю! Они верны идеалам революции!
«Клятва Горациев», «Клятва в зале для игры в мяч»… и третья клятва Давида! Как только Робеспьер сказал о том, что будет, «если свобода все же погибнет» — «вы увидите, друзья, как я спокойно выпью цикуту», — Давид бросается к трибуне и протягивает руку вождю.
— Я выпью чашу яда вместе с тобой! — кричит художник, ставший политиком. И мог ли он представить в тот момент, что через несколько лет станет писать картины, прославляющие нового тирана?
Робеспьер погиб, но Давид не стал пить цикуту. После переворота он был арестован, провел несколько месяцев в тюрьме и под домашним арестом. Позднее сознательно ушел в тень, готовя новый триумф — «Сабинянок»
[260].
А теперь он сенатор, кавалер ордена Почетного легиона, академик.
Через мастерскую Давида прошли 433 ученика. Самые великие показаны на картине «Школа Давида».
Они прославляли Наполеона, изображали сцены античных времен и писали парадные портреты сановников. Жироде-Триозон создал прекрасное полотно на литературную тему («Погребение Аталы» по роману Шатобриана) и трагическую сцену «Восстания в Каире». Первая картина была выставлена в Салоне 1808 года, вторая — в Салоне 1810 года.
