«Все женщины становятся похожи на своих матерей. Это их трагедия». Джек спрашивает:
– Ну, и что, разве это умно?
– Это красиво сказано и так же справедливо, как и всякое прочее замечание в цивилизованном обществе, – отвечал Альгернон.
Вот эта уверенность, что всякое замечание равно верно, равно действительно, кажется мне единственной, которую питал великолепный сын своего безвременья. Он смеялся надо всеми – холодно, мимоходом, без страсти, – потому что слишком уж тверды и неприступны были твердыни крепости, чтобы нападать на них. А поэзия отчаяния была ему недоступна – он был ведь почти поэт: жизнь – манила его как теорема, а не картина. Он никогда не изображал, как любят, как борются, как живут, нет, его интересовало только, что думают о борьбе, о любви, о жизни его герои, – эта мысль от мыслей его, а не плоть от плоти его. И потому-то его пьеса – это уродливое здание, построенное из великолепных камней. Чтобы построить пышное здание – Уайльду не хватало души, не хватало крика, не хватало страдания.
Он был слишком англичанином для этого.
А вместе с тем – какой удивительный document humain
[226] – все это произведение! Я сидел в театре в беспрерывном восторге – и не раз досадовал на российских переводчиков. Чего только не пересаживают они на родной диалект, а нет того, чтобы познакомить нас с подобной вещью – умной, капризной, захватывающей и такой характерной для нынешнего человека.
25
СПИРИТИЗМ В АНГЛИИ
Лондон (От нашего корреспондента)
21 мая (3 июня)
Пианино танцмейстера Блэкмана, привыкшее звучать вальсами и кэк-уоками, играет на этот раз торжественный гимн; зеркальные стены отражают не вертящуюся молодежь, как доселе, а седобородых джентльменов, желтолицых леди и золотушных юношей, набожно глядящих в свои молитвенники. В зале танцмейстера Блэкмана происходит на этот раз собрание спиритов.
В Германии спиритизм старается привязаться к науке. Во Франции с ним весьма удачно соединяются декольте, шансонетка и отдельные кабинеты. В Англии он перешел на молитвенники, псалмы и на желтых мисс неопределенного возраста. C’est fatalité
[227].
Попал я на это собрание, когда оно уже началось. Публика стояла на ногах и, глядя в какие-то книжки, пела нестройным хором славу тем «духам», которые являются медиуму:
О, святые служители света,
Недоступные смертным очам.
Вашей близостью сердце согрето,
Тишину вы даруете нам!
(Holy ministers of light
Hidden from the mortal sight,
But whose presence can impart
Peace and comfort to the heart.)
Дальше не помню, но и приведенного достаточно, чтобы усмотреть, что та неразгаданная форма энергии, которая проявляется на спиритических сеансах, успела уже канонизироваться в Англии.
Сам медиум – какой-то извивающийся, лохматый, вычурно одетый господин, с истасканным лицом, с манерами, претендующими на таинственность, произносит с кафедры молитву к духу всех духов, потом величественно благословляет нас – и под звуки музыки начинает свой сеанс. Он в трансе. Он скрежещет зубами, закатывает глаза и рычит, как герой мелодрамы. Вам с первой минуты ясно, что перед вами шарлатанство, но безвкусное, аляповатое, грубое, рассчитанное на самую дикую, нечуткую публику. Оглянитесь. Вы увидите нахмуренные брови, сжатые губы – вы увидите веру и хмурое наслаждение. Опять гимны, опять молитвы, опять трансы, многократное обхождение с тарелочкой за доброхотными даяниями – и вот вы на улице с таким впечатлением, будто над вами кто-то поиздевался, оскорбил вас, обманул вас ребячливо, неумно, бездарно.
Публики на сеансе было много, в тарелочке, куда собирались деньги, я подметил изобилие золотых монет, лица у большинства были торжественные – значит, кому-то это все нужно, кто-то считает все это серьезным, жизненным делом, кто-то утоляет свою духовную жажду из этого мутного источника.
Но кто? И почему он не идет к другим источникам, которые здесь так доступны ему? И каким образом обратил англичанин все эти сеансы в богослужение? Он, который так чуждается всякой обрядности, всякого ритуала, который всюду ищет сущности, а не формы, цели, а не средства? На эти вопросы мог я ответить только после близкого знакомства со спиритами, их литературой, лекциями, клубами, митингами и т. д.
Конечно, не в этом беглом письме отвечать на такие вопросы. Здесь, я думаю, будет вполне достаточно отметить только общую идею этого течения. Раньше всего замечу, впрочем, что течение это чрезвычайно обширно: у спиритов пять специальных журналов, из них солидным успехом пользуются – ежемесячник «Судьба» (Destiny), уделяющий особое внимание астрологии и хиромантии; «Свет» (Light) – еженедельное издание (передо мною XXIV его том!); «Hypnotist», «Вестник чудесных наук» и пр. Книги оккультического содержания выходят десятками изданий; обществ и союзов спиритических в одном Лондоне триста с чем-то, – словом, перед вами явление внушительное и прочное. Относительно общей его идеи мне случилось прочитать как-то у Стэда в «Review of Reviews», что спиритизм хорош уже одним тем, что он внушает толпе представление о духовной жизни, отрывает ее от черствого материализма, открывает ей, в доступной для нее форме, светлые дали потустороннего мира и т. д. Этот взгляд на спиритизм чрезвычайно распространен – особливо среди духовенства – и отсюда то общее сочувствие, которым пользуется секта спиритов среди людей культурного общества.
Взгляд этот, мне кажется, – одно недоразумение. Английский спиритизм имеет дело не с одухотворенной материей, а с материализовавшимся духом. На майском конгрессе
[228] всех агентов этого учения было говорено, что «духи обижаются, если с ними обращаются грубо, что они мстят неверующим в них, что они ссорятся между собою, что они шутят с медиумами разные шутки» и так далее. Словом, здесь проявилось твердое стремление спиритов низвести дух до своего уровня, стать с ним в непринужденные отношения, похлопать его по плечу. Конкретное британское мышление не могло стать лицом к лицу с духом и не придать ему наивно материальных свойств. Особенно, что удивило меня на этом митинге, это тенденция навязать духу такое неподходящее, казалось бы, качество, как юмор. Как-то один врач, м-р Коксе, разгромил спиритов и сказал, что духов никаких нет, а есть «психическая энергия». Потом он «уверовал» и стал вызывать дух своей покойной жены. Дух явился. – «Кто ты? Не Люся (имя жены) ли?» – спросил новообращенный. – Нет, я «психическая энергия», – отвечал остроумный дух. Масса подобных историй рассказывается в спиритических журналах, и из них явствует одно: между дикарем, нашим предком, и нынешним дикарем в цилиндре та разница, что, когда предок наш облекал идею духа в телесную оболочку, то получалось нечто колоссальное, величавое, поэтичное. А когда делает это нынешний дикарь, – выходит что-то чрезвычайно дряблое, пошловатое, хихикающее. И там, и здесь бессилие, неспособность ощутить дух в его духовности. Но если это бессилие создает Прометея, Будду, Магомета, – то тогда и сила не надобна. А теперь воображение среднего человека культурнейшей в мире толпы – может подняться только до «веселого духа»…
