Остаток пути проходит в молчании. Сара дремлет на переднем сиденье, Пьер сзади слушает музыку. Они добираются до дома в сумерках. Сара с Пьером стоят на террасе, позевывая и оглядывая окрестности.
— Ничего себе, бабушка, — Пьер, сняв наушники, смотрит на бассейн с открытым ртом. — Ты не сказала, что здесь можно плавать.
— Разве? Я надеюсь, ты не забыл положить плавки в свой чемодан?
— Не переживай. — Сара шутливо треплет сына по плечу. — Старая мудрая мать все собрала.
К ужину Ева ставит на стол тарелки с сыром, хлебом, помидорами, тонко нарезанным прошутто. Этим утром она не торопясь прошла по рынку в Браччано, наслаждаясь дружескими разговорами с продавцами о ценах и качестве товара. Ей вспомнился рынок в Трастевере и добродушная синьора, с которой они встретились в отделении скорой помощи. Та строго предупредила Еву, что покупки следует совершать в другом месте.
Конечно, многое навевает на нее грусть — Ева будто все время слышит голос Теда, чувствует его руку в своей руке. Но есть и причины для радости — хотя Ева считает эти чувства слишком сентиментальными; ей кажется, здесь, в Италии, она ближе к Теду, чем в их лондонском доме, где он болел и слабел, а она наблюдала его постепенное угасание. Теду здесь понравилось бы. Иногда — и Ева никому об этом не рассказывает — ей чудится, будто Тед в белой рубашке энергичным шагом проходит по террасе. Она замирает и сидит неподвижно, боясь спугнуть видение, но всякий раз, не в силах противостоять соблазну, поднимает голову — и конечно же терраса оказывается пустой.
За едой они пьют простое местное вино — для Пьера его разбавляют водой — и обсуждают последний случай из практики Сары. (Она теперь социальный работник в Тауэр-Хамлетс в Лондоне, куда переехала после того, как в Париже потерпела неудачу во всем — и с группой, и в отношениях с Жюльеном.) Вино делает Пьера более разговорчивым: он рассказывает о планах на лето, включающих занятия на курсах барабанщиков и поход с друзьями на музыкальный фестиваль. Сара интересуется, как идет работа над новой книгой, и Ева отвечает:
— Медленно.
Позднее, когда на улице уже совсем темно, Пьер отправляется спать, а Ева зажигает по всей террасе свечи на глиняных подставках.
— Здесь очень красиво, мама. Я понимаю, почему ты полюбила это место.
— Да. Я в него влюбилась. Знаю, ты решила, что я немного спятила.
Сара смотрит на Еву поверх бокала.
— Нет, я не решила, что ты спятила. Но боялась, что тебе будет одиноко. Я была неправа?
Ева отвечает после паузы:
— Иногда бывает. Но не больше, чем в любом другом месте. Конечно, мне трудно. Без него.
— Да, мне его тоже не хватает.
Сара вновь ненадолго замолкает.
— Позавчера звонил папа.
— Правда?
При упоминании Дэвида Ева улыбается. По прошествии стольких лет она стала лучше к нему относиться. Теперь она знает цену его эгоизму и невероятному тщеславию — и одновременно отдает должное таланту и желанию этот талант реализовать. Ей бывало с ним хорошо; а в том, что их брак распался, — как теперь понимает Ева — ее вины ровно столько же, сколько и его. Просто они оба выбрали не того человека. С годами Ева начала понимать, что их случай никак нельзя назвать исключительным.
— Он тоскует, — рассказывает Сара. — Никто больше не предлагает ему ролей. И он страшно жалеет себя. «Я одинокий старик, Сара». Я предложила ему пожить на десять фунтов в неделю, не видя ни души за весь день, а после этого жаловаться на одиночество. Тут он заткнулся.
— Не сомневаюсь.
Ева прихлебывает вино. В непростые для нее парижские годы Сара отказывалась встречаться с Дэвидом и настаивала, что Тед — ее единственный настоящий отец. Надо признать, теперь они ладят куда лучше.
— В нашем последнем разговоре он упомянул роль короля Лира. Сказал, Гарри ведет переговоры с Национальным театром.
— Да. Он надеется, это произойдет в следующем году. Ну, хоть на время ему будет чем заняться. И будет на что себя прокормить.
Сара сухо смеется.
— Полагаю, да.
Разговор вновь прерывается; слышится только потрескиванье свечей и урчание мотора, прогоняющего воду в бассейне через фильтры. Откуда-то из-за сосен доносятся голоса матери и ребенка.
— Ты еще что-то хочешь мне рассказать, дорогая?
Сара смотрит на мать: постепенно взгляд ее смягчается.
— Мам, твои мысли разгадать несложно.
— Да? А я полагала, что сама скрытность.
— Ну хорошо. Я встретила одного человека.
— Я знаю.
— Откуда?
— Прическа.
Сара улыбается.
— К нему это не имеет отношения. Хотя ему нравится.
— Ты познакомила его с Пьером?
— Пока нет. Это началось не так давно. Но все идет хорошо. Его зовут Стюарт. Он родом из Эдинбурга. Живет в Сток-Ньюингтоне. Работает в фонде «Думай о пожилых».
Ева цепляет вилкой прошутто и, прожевав, спрашивает:
— Он женат?
— Разведен. Двое детей, младше Пьера. Поэтому мы не торопимся.
— Разумно.
Сара кивает.
— Я тебя познакомлю, как только мы будем готовы. Но для этого тебе придется приехать в Лондон.
— Я приеду. В октябре, наверное. Зимой здесь бывает грустно.
— Но не так грустно, как в Лондоне?
Сара наливает им обеим еще вина. Затем, усевшись на место, спрашивает:
— А ты?
— Что — я?
— Никаких намеков на роман? Долгие призывные взгляды, все такое?
Ева смеется.
— Роман? Ты считаешь, мать в одиночестве тронулась умом?
Сара не смеется. Серьезное выражение не сходит с ее лица: глядя на нее, Ева вспоминает, как они с Те-дом часами разговаривали с дочерью по телефону — разумеется, счета за переговоры между Римом и Парижем оплачивали они, — а на другом конце провода Сара не могла прекратить рыдать. Самой страшной была ночь, когда Сара сообщила им, что забирает Пьера и уходит от Жюльена; они с Тедом бросились к машине и всю ночь ехали на север, по бесконечной пустынной автостраде. На рассвете впереди показались Альпы, укрытые белыми шапками снега.
— Брось, мам. Ты сделала для Теда все, что могла. Ты не обязана навсегда оставаться одна.
— Я знаю.
Ева берет салфетку и вытирает еле заметную каплю вина, упавшую на воротник рубашки.
— Но я никого не ищу, Сара. Думаю, что эта часть моей жизни закончена.
Ева чувствует, что дочь пристально наблюдает за ней. Но та ничего не говорит. Молчит и Ева. В сгущающейся тьме итальянской ночи они допивают вино и уходят спать.
