— Вероятно, это прозвучало лицемерно.
— Не без того.
Джим допивает в неловком молчании, не зная, что сказать этой девушке — или женщине — кудрявой, в мешковатой одежде, тараторящей со скоростью пулемета и легко меняющей темы разговора.
— Но, наверное, не стоит об этом распространяться.
Белла отставляет свою чашку.
— Да. Скорее всего, вы правы.
Она достает из рюкзака пачку табака.
— Свернуть вам? Джим улыбается.
— Я сам, если не возражаете.
Они выходят на пожарную лестницу, где Джим и Джерри обычно устраивают перекур на утренней перемене, собираясь с силами перед встречей со следующей партией скучающих подростков. Джим пришел к выводу: ребята просто не понимают, как им повезло; какая это редкая удача — учиться в такой школе, с башенками из красного кирпича, вековыми дубами и широкими газонами. Отцы этих мальчиков — банкиры и адвокаты: лощеные, при деньгах и титулах, они становятся богаче с каждым месяцем благодаря усилиям Маргарет Тэтчер.
Искусство, с точки зрения большинства учеников Джима, лишено смысла. Для них это всего лишь способ беспечно провести время с красками и ножницами в руках, прежде чем вернуться к серьезным вещам — экзаменам по математике, дискуссиям об общественном устройстве и тренировкам по регби. Но всегда находятся мальчики — один или двое за год — непохожие на других, которые смотрят на натурщицу (стареющую актрису, полностью одетую), потом склоняются над своими рисунками, и под их карандашом изображение на бумаге оживает. Ради таких мальчиков Джим встает рано утром, повязывает галстук и приводит в порядок прическу. Ради них — а также ради Евы, Дженнифер и Дэниела — он способен вечером остановиться на пятой порции и не ждать, когда после шестой или седьмой к нему придет сладкий, стирающий память сон.
— Вы ведь учились в Слейде, верно?
Белла стоит, подставив лицо теплым солнечным лучам. Потом она всегда будет вызывать у Джима ассоциации с игрой света и тени. Как фотографии Мана Рэя, сделанные на зернистой монохромной пленке.
— Верно. Откуда вам известно?
Белла открывает глаза. Из-за того, что они разного цвета, взгляд ее оставляет тревожное ощущение, будто она смотрит сквозь собеседника.
— Виктор сказал. Мой преподаватель. Он видел ваши работы. И конечно, все знают вашего отца. Великого Льюиса Тейлора.
Джим пытается понять, не дразнит ли она его.
— Я уже много лет не занимаюсь творчеством всерьез.
— Что ж.
Белла докуривает сигарету и тушит окурок в горшке с песком, который они с Джерри приспособили под пепельницу.
— Наверняка у вас есть на то свои причины.
Джим кивает, размышляя, стоит ли продолжать разговор, но Белла уже поворачивается, чтобы уйти.
— Мне предстоит встреча с полковником.
Заметив его замешательство, девушка смеется.
— С Аланом Данном, с кем же еще. По словам Виктора, он руководит школой так же, как командовал полком.
Она уходит, и в классе для занятий живописью внезапно образуется пустота.
Джим продолжает наводить порядок на полках. Скоро обед, и остаток дня пройдет в совещаниях, составлении расписания, подготовке к занятиям. И только сев в машину и помахав на прощание Белле Херст, проезжающей в этот момент мимо на велосипеде, он вновь задумается над ее словами.
«Наверняка у вас есть на то свои причины». И пока Джим едет по извилистой дороге в направлении Джипси-Хилл, он пытается вспомнить, в чем же эти причины заключаются.
Версия вторая
Скорая помощь Рим, май 1986
— Милый, ты здесь?
Ева ставит сумки с покупками на пол в прихожей. Останавливается у ступенек, ведущих на второй этаж, прислушиваясь к тишине.
— Тед, я собираюсь готовить обед. Ты спускаешься? Вновь тишина. Наверное, Тед ушел: его расписание непредсказуемо, оно зависит от заголовков утренних газет и срочных звонков из Лондона. Крис Пауэрс, его новый редактор — необычайно моложавый мужчина с гладким лицом, недавно перешедший в их редакцию из «Мейл», — невероятно требователен. Ева чувствует, как тратит его драгоценное время даже в те несколько секунд, когда поднимается наверх, чтобы позвать мужа к телефону.
Она берет сумки и несет их на кухню. Умберто, лежащий на кухонном столе, поднимает голову и приветственно мяукает. Еве приходится согнать его. Они завели кота вскоре после переезда в Рим, и с тех пор все попытки обучить его хорошим манерам терпели фиаско. Тогда он представлял собой трогательный блохастый комок шерсти, который гонялся за мухами и непрерывно скреб себя лапой. Но Ева редко находит в себе силы ругать Умберто; вместо этого она чешет ему мордочку и в любимом месте, за ушами. Кот жмурится и мурлычет, подставляя живот. Когда Ева откликается на его просьбу, взгляд ее случайно падает на стол. Бумажник, ключи и водительское удостоверение Теда. Три вещи, без которых он никогда не выходит из дома.
Рука Евы замирает. Она напряженно прислушивается к происходящему наверху — не доносится ли оттуда негромкий голос мужа, разговаривающего по телефону, или стук пишущей машинки. (Он с осторожностью относится к текстовому процессору
[16], подаренному ему Евой на шестидесятилетие, утверждая, что размытые зеленоватые буквы появляются на экране слишком быстро.) Но ничего не слышит — только урчание кота, жужжание древнего холодильника и невнятные крики соседки, синьоры Финелли, которая пытается сказать своему глуховатому мужу, что пицца готова. А затем раздается странный звук, похожий на поскуливание раненого животного.
Ева пулей взлетает наверх. Перед дверью в комнату Теда она останавливается, пытаясь отдышаться. Стон становится громче: как будто тот, кто его издает, пытается найти слова, но ему подвластны только бессвязные протяжные гласные. Она открывает дверь и видит спину Теда, выпрямившегося в кресле за столом. Первое, что приходит ей в голову: «Следов крови нет». И второе, когда Ева подбегает к мужу и поворачивает к себе лицом: «О, господи!»
Лицо Теда выглядит окаменевшим, подвижны лишь глаза. Он смотрит на нее изумленным детским взглядом (на секунду Еве вспоминается двухлетняя Сара, заболевшая ветрянкой, закутанная в промокшие от пота простыни), пока она гладит его по щеке.
— Дорогой, что случилось? Тебе больно?
Ева не ждет ответа: из полуоткрытого рта Теда вырывается только уже знакомый стон — будто он собирался что-то сказать, но остановился на полпути, когда его тело окаменело.
— Я вызываю скорую помощь. Не шевелись, пожалуйста. Я здесь. С тобой. Мы отвезем тебя в больницу как можно быстрее.
