На лестнице раздаются шаги. Дверь кухни открывается, и появляется Говард, еще сонный, похожий на медведя в своем шерстяном халате. У него выдающаяся внешность: рост шесть футов, совершенно лысая голова, крупные, выразительные черты лица будто позаимствованы у трех разных людей. И все же, считает Джим, в нем есть харизма, хотя это слово не совсем точно передает исходящее от Говарда ощущение силы, которое особенно действует на женщин. Джим подозревает, что когда-то у Говарда и Хелены был роман, но вопросов не задает, понимая — ответ может ему не понравиться. Если даже и так, все держится в секрете: Говард и Кэт вместе уже много лет. В любом случае в этом доме подобное не поощряется — Говард сказал это Джиму, когда они обсуждали его переезд в Трелони-хаус.
— У нас тут, — говорил Говард с горящим взглядом, — не какое-нибудь сомнительное сборище, о которых пишут газеты. Мы не делимся друг с другом деньгами и — тут он для убедительности постучал кулаком по столу — любимыми. Мы художники. Работаем бок о бок, вместе готовим еду и ухаживаем за садом. Если такая жизнь вам нравится, тогда — добро пожаловать.
— Нальешь мне кофе? — Говард грузно опускается на стул. — Спасибо.
— Сегодня ночью были заморозки, — говорит Джим. — Первые в этом году.
Говард делает глоток, прикрывает глаза.
— Да. Я закрыл салат пленкой. Но дрова сырые. Ты сегодня за них отвечаешь?
— Думаю, да.
Расписание дежурств по хозяйству, написанное аккуратным мелким почерком Кэт, пришпилено к пробковой доске у двери.
— Хелена готовит вечером. Я что-то слышал про мясное рагу.
Говард задумчиво кивает, глаза его по-прежнему прикрыты. Лысый и в халате с капюшоном он напоминает молящегося монаха.
— А в двенадцать, если не ошибаюсь, появится Стивен.
— Так он сказал.
Всю прошедшую неделю Джим готовился: заканчивал последние работы, разбирал картины, хотя Стивен предупредил, что выбирать будет сам и упаковка — не забота Джима, он приведет с собой человека, который ею займется. Джим ни с кем этим не делится, но он боится, что все может сорваться: Стивен Харгривз не приедет, не погрузит его картины в фургон и не увезет их в свою галерею в Бристоле. При этом Джим знает, что его страх иррационален, как ночной кошмар. К выставке все готово: афиши отпечатаны, и одну из них Хелена с гордостью прикрепила к пробковой доске: «Джим Тейлор. Рисунки. 1966–1969». Закрытый показ состоится через три дня — на него в стареньком микроавтобусе Говарда поедут все восемь обитателей дома: кроме Говарда, Кэт, Джима и Хелены тут живут еще Джози, Саймон и Финн с Делией. Придут тетка Джима Пэтси и его дядя Джон, и даже Вивиан вместе с Синклером. Джим никак не может заставить себя называть его спутником матери. Пэтси сообщила ему новость — и та удивила Джима до глубины души — по телефону спустя несколько месяцев после его отъезда в Корнуолл.
— Твоя мать познакомилась с одним человеком. Джим, я не видела ее такой счастливой и спокойной с тех пор, как она встретила твоего отца.
— Вы с Хеленой больше не ссоритесь? — спрашивает Говард, отхлебывая кофе. — Я имею в виду из-за этой картины.
Джим свой кофе допил. Он тянется за кофейником, но тот уже пуст.
— Да. По крайней мере, мне так кажется. Она утверждает, что все в порядке.
Шесть месяцев назад случилась их первая настоящая размолвка, длительная и болезненная. Тогда он взялся за самую важную в своей жизни картину. Работая над изображением рук и ног, Джим попросил Хелену позировать — возможно, в этом и заключалась его ошибка. Но в остальном портрет писался по памяти: женщина сидит на подоконнике с книгой в руках, ее лицо слабо освещено. Небольшого роста, блестящие темные волосы, блуждающая улыбка… Ева, конечно, то была Ева; Джим знал это еще до того, как начал рисовать.
Ему не пришло в голову опасаться ревности Хелены — она тоже художник и знает, что подсознание иногда выдает образы полностью готовые — и сформировавшиеся абсолютно бесконтрольно. Но Хелена приревновала. Несколько дней не разговаривала с Джимом и не позволяла себя успокоить — да и как он мог сделать это? С первого дня знакомства Джим был честен с ней: она знала, как глубоко он любил Еву и какую рану та ему нанесла.
«Не стоило, — думал все эти дни Джим, — начинать эту картину». Хотя это оказался лучший из нарисованных им портретов: они оба — и он, и Хелена — так думали. На выставке, организованной ими в Сент-Айвз, эта работа словно заслоняла собой все остальные, и какая-то загадочная сила постоянно влекла к ней посетителей. Один человек простоял у портрета почти четверть часа; им оказался Стивен Харгривз, старинный приятель Говарда по Королевскому колледжу. Его галерея в Клифтоне, как выяснилось, располагалась всего через несколько улиц от квартиры Вивиан; Джим проходил мимо нее много раз.
— Хорошая работа, Джим, — сказал Стивен, протягивая ему руку. — Нам надо подумать над твоей персональной выставкой.
Разумеется, портрет Евы (так Джим именовал его про себя, официально полотно называлось «Читающая женщина») займет центральное место на предстоящей выставке, но Хелена не позволяла себе думать об этом; вчера, помогая разбирать картины в мастерской, она вновь увидела эту работу, прислоненную к стене, и внезапно расстроилась. Позднее, в постели, успокоившись, она сказала:
— Прости, Джим. Знаю, что выгляжу смешно. Но меня не покидает чувство, как будто она нас преследует. Я знаю это.
Он, конечно, разубеждал Хелену, обнимал, шептал на ухо ласковые слова. Но чувствовал, что в ее словах есть доля правды, и злился на себя, а еще больше на Еву.
Два часа он проторчал тогда у входа в публичную библиотеку Нью-Йорка; сто двадцать минут текли очень медленно, вокруг волнами проносились автомобили, а Джим стоял, ощущая, как груз разочарования становится тяжелее. Возвращаясь домой, он дал себе слово забыть Еву и все, что с ней связано. Он вновь поддержит принятое ею решение.
Джим остался верен своему слову — но вот Ева снова здесь, на картине, которую вскоре упакуют и увезут за двести миль отсюда, в Бристоль. Джим ставит пустую кружку в раковину и оборачивается к Говарду; тот сидит, прислонившись к стене, по-прежнему прикрыв глаза.
— Никак не отойду, старина. Трава была злая.
— Это правда.
Джим вчера сделал лишь пару затяжек и пошел наверх к Хелене, которая не захотела присоединиться к вечеринке.
— Пойду прогуляюсь.
Говард кивает.
— Сильно не задерживайся. И включи обогреватель, ладно? Холодает.
Джим и вправду замерз, пока шел по двору навстречу свежему утреннему запаху моря и сырой земли. На этот пейзаж он мог смотреть бесконечно: изъеденные пещерами утесы, беспокойное, переменчивое море, вода, темно-синяя этим утром, и небо, светлеющее на горизонте. Он медлит, прежде чем открыть дверь в мастерскую, чувствуя, как увиденное наполняет его беспричинным счастьем, и наслаждается этим состоянием. С возрастом Джим понял: счастье мимолетно, к нему не надо стремиться и цепляться за него не стоит, нужно только осознать, что оно пришло, и длить миг сколько удастся.
