– Ну, бывало, – говорю я.
Оливер заметно расслабляется и поудобнее устраивается на скамейке, снова положив руку на спинку.
– Отлично.
И вдруг я понимаю, что и я расслабилась. После разговора с Оливером о Максе и снах стало легче. Еще у меня есть Софи, но она слишком далеко. Доверившись Оливеру, я перестала чувствовать себя одиноко.
Тут раздается громкий плеск – это Джерри, заприметив утку, спрыгнул с лодки прямо в воду, словно маленький Измаил
[16] в погоне за Белым Китом. И тут выясняется, что пловец из Джерри никудышный.
Я в панике поворачиваюсь к Оливеру, которого уже нет рядом. Он в воде – поймал Джерри и тащит его к лодке.
– Даже не думай о том, чтобы вернуть это животное на борт, – кричит Сэм, продолжая крутить педали. – Это же настоящий вредитель! Ты поступаешь крайне непрофессионально, Оливер.
– Но это же мой пес! – кричу я поверх голов перепуганных туристов.
– Если вам, мисс, так уж хочется нарушить правила, присоединяйтесь к своим друзьям, – отвечает Сэм. Он, видимо, шутит, не думая, что я и в самом деле так поступлю. Я смотрю на Оливера, который быстро-быстро гребет, а на спине у него лежит Джерри, выставив на всеобщее обозрение свой бульдожий живот. Лицо Оливера озаряется улыбкой. Он поднимает бровь, будто спрашивая: ну так что же?
– Знаете, наверное, именно так я и поступлю, – говорю я. И прыгаю в воду за ними.
Мы с Оливером поддерживаем Джерри и плывем к берегу, где уже собралась небольшая толпа, обеспокоенная нашей судьбой. Но как только мы выходим из воды, мы начинаем хохотать.
– Безумие, – говорю я, переводя дыхание.
– Зато весело, – говорит Оливер. – Я же обещал тебе приключения.
Мне нравятся эти ощущения. Как будто мне только что снился сон, но все было наяву. По-настоящему. Оливеру не нужен мир снов для того, чтобы повеселиться. Я думаю о Максе, и у меня портится настроение.
Потом смотрю налево и вижу двух прекрасных белых лебедей, они живые и плывут бок о бок.
– Это Ромео и Джульетта, – объясняет Оливер. Он трясет головой, как золотистый ретривер, только что выбравшийся из воды, и с его волос во все стороны летят капельки. – Местные звезды. Они вместе вот уже десять лет.
– Милая парочка, – замечаю я.
– Вообще-то, это две дамы, – со смешком рассказывает Оливер. – Сотрудники парка не знали этого, когда поселили их вместе. Каждый год они несут яйца, но не высиживают их. И все равно, кажется, они очень друг другу подходят.
– Любовь бывает разная, – говорю я, разглядывая лебедей, потом оборачиваюсь и замечаю, что Оливер смотрит на меня. Вдруг на него падает тень. Мы поднимаем глаза и видим Сэма. Вид у него недовольный.
Оливеру сообщают о том, что больше ему здесь не рады, и как сотруднику, и как посетителю.
А ближе к обеду я, насквозь промокшая, запускаю Джерри, с которого ручьями стекает вода, в прихожую и перевешиваю ключи на гвоздик справа от двери. Мы с папой слишком забывчивые – по этой причине даже ключи с собой не носим.
Перед тем как пройти за Джерри в дом, я смотрю на мокрые следы от лап на каменных ступеньках. Они большие, как бейсбольный мяч. Будто их оставила собака размером с азиатского буйвола.
Заглядываю в дом в поисках Джерри и вижу его таким, каким он был во сне прошлой ночью, когда отдернул штору и потащил меня наверх. Потом я снова смотрю на следы, захожу и закрываю дверь, будто они исчезнут, если на них не смотреть.
Происходит что-то безумно странное.
Глава семнадцатая
Мы упустили все
– Знаешь ли ты, что во сне мы превращаемся в самых настоящих лунатиков? – спрашивает Макс.
Сегодня очень приятный, светлый осенний день, но мы не можем им насладиться, потому что в ЦИСе все окна занавешены – чтобы свет не мешал засыпать. Макса я тоже не вижу, поэтому высовываю голову из своей капсулы для сна. Такие капсулы – гениальное устройство, разработанное Петерманом, чтобы помочь подопечным расслабиться и в конечном счете заснуть.
Когда мы пришли, он был очень воодушевлен, будто наэлектризован.
– Теперь-то и начнется настоящее веселье! – объявил он, потирая руки.
Капсулы для сна, кстати, идеально соответствуют своему названию. Это такие большие кушетки, напоминающие своей формой ракушки или бутоны того самого цветка из беннеттовской оранжереи, который хотел меня съесть. Ты устраиваешься по центру и погружаешься в абсолютный комфорт – кажется, что лежишь не в капсуле, а на облаке. Удобно настолько, что даже клаустрофобы вроде меня не возражают.
– Я всегда говорю, что только во сне просыпается мое истинное сумасшествие, – говорю я, посмеиваясь.
– То есть? – спрашивает Макс. Мне нравится его тон – как будто он заранее одобряет все, что я собираюсь сказать.
Я поясняю:
– Мы с тобой все рассуждаем о том, как сны сводят нас с ума, а сами лежим, как сосиски в хот-доге, будто в этом нет ровным счетом ничего странного.
Макс искренне смеется. Интересно, почему до сих пор всякий раз, когда мне удается его насмешить, у меня такое чувство, будто я сорвала джек-пот.
– Я что-то такое читал, – говорит Макс. – Оказывается, у состояния сна и психических расстройств есть общие особенности. Первая – обострение эмоций. Вторая и третья – нелогичность и беспорядочность. Четвертая – убежденность в том, что все, что человек видит, каким бы странным это ни было, происходит на самом деле. И конечно же пятая – сложности в воспроизведении случившегося. Все эти факторы наблюдаются у пациентов с бредом, деменцией и психозом. Единственная причина, по которой мы не считаем себя сумасшедшими, – в том, что сюжеты снов развиваются по своим собственным законам, неподвластным нам.
Я пытаюсь кивнуть в знак согласия, но в капсуле особо не подвигаешься, да и Макс все равно меня не видит. Лежу и думаю о гигантских следах Джерри, которые видела вчера. Что это значит?
– Прости за тот вечер, – снова говорит Макс. И я не сразу понимаю, о чем он.
– Ты про родителей? – догадываюсь наконец. – Они замечательные. – Сказав это, я вздрагиваю. Вечно я забываю о том, что Реальный Макс плохо меня знает, а вот Максу из снов известно все до мельчайших деталей. Он всегда чувствует, когда я лгу.
– Да уж, других таких нет, – откликается он.
На какое-то время мы оба замолкаем, слышен только писк аппарата, подсоединенного к нашим капсулам, – он следит за работой важных органов и за активностью мозга. Лилиан спросила, не нужен ли кому-нибудь из нас шумовой аппарат, способный воспроизводить девяносто два разных звука – от пения птиц до шума прибоя, он даже может имитировать голоса в соседней комнате. Макс сказал, что голоса ему нравятся больше всего, потому что напоминают о том времени, когда он был маленьким и, собираясь спать, прислушивался к звукам, доносившимся снизу, из комнаты, где родители ужинали с друзьями. Но потом мы решили просто поговорить, без всякого звукового аппарата.
