– Тебе нужен чехол, – говорит Макс, а я нагибаюсь за телефоном.
Отступаю назад, сжимая телефон в кулаке. Я знаю, что он не издевается, а говорит серьезно. Но мне совершенно не хочется, чтобы он лез в мою жизнь.
– Давай иди, – бормочу я.
– Ладно, – говорит он и шагает за Петерманом по коридору, выложенному черно-белой плиткой.
Стены увешаны картинами. Я внимательно рассматриваю ту, на которой изображены часы, словно стекающие в пески пустыни, а потом гляжу на картину побольше, на ней глаз, у которого вместо радужки голубое небо с облаками, а потом вижу портрет мужчины в черном котелке, только лицо закрыто большим зеленым яблоком. Предметы на картинах четкие и узнаваемые, но совершенно непонятно, к чему они.
– Зачем рисовать портрет, если собираешься закрыть лицо фруктом? – спрашиваю я вслух.
– Это же сюрреалисты, – отвечает мне Макс.
– Я в курсе, – парирую я. Вру, конечно.
– С чего такая любовь к сюрреализму, доктор Петерман? – спрашивает Макс.
Петерман поворачивается к нам на каблуках, подняв руки в воздух.
– Потому что во сне все мы сюрреалисты, у нас в сознании рождаются такие сюжеты и картины, в которых зачастую столько же красоты, сколько и бессмыслицы.
Он заводит нас в комнату, в которой уже со скучающим видом сидит Нанао. Слева от нее стоит какой-то прибор, напоминающий огромный блестящий белый пончик с дырой размером с канализационный люк посередине.
О нет, думаю я.
– Я что, должна буду в него влезть? – спрашиваю, остолбенев.
– Знаю, это совсем не гамак на тропическом пляже, но мне нужны сведения об активности вашего мозга в состоянии покоя – потом мы начнем анализировать, как она меняется, когда вы спите, – объясняет Петерман.
Я киваю, лишившись дара речи.
– Элис немного клаустрофоб, – поясняет Макс и улыбается мне. Это приводит меня в настоящую ярость.
– Тебя веселят мои страхи? – спрашиваю я и чувствую, как начинает гореть лицо.
– Нет, – устало говорит Макс. – Просто у тебя в волосах застрял кусочек кактуса.
Я в ужасе подношу руку к своим кудрям и нащупываю беглеца из клуба «Террариум». В этой копне вечно что-нибудь застревает.
– А может, хватит на меня пялиться, – бормочу я, пытаясь незаметно снять колючку.
Макс все еще улыбается, хоть и пытается спрятать улыбку.
– Получилось? – спрашивает он.
– Заткнись, – говорю я.
– Я пойду первым, – заявляет он.
Пока мы из-за стеклянной перегородки наблюдаем за тем, как Макс забирается в страшный пончикообразный аппарат, Петерман объясняет нам – через рупор, чтобы Макс тоже мог слышать, – как все будет происходить. Магнитно-резонансный томограф – это аппарат, с помощью которого можно наблюдать за притоком крови к мозгу и видеть, какие его части наиболее активны. Когда же следят за работой мозга во время сна, используют еще и электроэнцефалограф – он измеряет электрическую активность мозга, благодаря чему можно понять, когда испытуемый вступает в фазу короткого сна. Затем пациента будят, и он описывает все, что видел во сне.
Когда Макс возвращается к нам, я достаю из кармана телефон и с драматичным видом говорю:
– Ого, вы только посмотрите! Уже шесть часов? Кажется, нам пора закругляться, да, доктор Петерман? Ничего страшного, я могу прийти в другой раз.
– Элис, не бойся, – Петерман кладет руку мне на плечо. – Мы будем рядом, за ширмой. Просто скажи, когда будешь готова выйти.
– Ну ладно, – тихо говорю я, глядя на аппарат, до которого метра полтора. – Я готова выйти.
Петерман выразительно смотрит на меня.
– Сперва надо зайти.
Я говорила себе, что внутри аппарата будет легче, что все быстро закончится – я и глазом моргнуть не успею, но на самом деле мне ни капли не легче. Я понимаю, что пространство не замкнутое, что у моих ног есть отверстие, что теоретически я смогу выползти из этой западни, если отключат электричество или если все в комнате моментально потеряют сознание, – мало ли, что может случиться: несчастный случай, вторжение инопланетян. Но когда я смотрю наверх и вижу над собой «потолок» томографа, у меня такое чувство, будто он опускается на меня… В каком-то смысле это и вправду так.
– Лежи спокойно и не двигайся, Элис, – говорит по интеркому Петерман.
– Лежу, – отвечаю я.
– У тебя левая нога так дергается, будто в штанину заползла мышь, – замечает Макс.
– Доктор Петерман, а можно, пожалуйста, выставить его за дверь? – спрашиваю я.
– Ничего не выйдет, – говорит Петерман. – Она слишком боится.
Мне кажется, что вся кровь давно отлила у меня от лица, но щеки еще пылают. Мне очень стыдно. Ведь я же сама настояла на этом исследовании, а теперь не могу его выдержать. Но мне все равно очень хочется поскорее выбраться из этой штуки. Дыхание у меня учащается, а легкие, кажется, уменьшились до размеров пакетиков для бутербродов. У меня в самом деле кружится голова, или это только кажется?
– Элис? – голос Макса словно глаз бури – так называют зону затишья в центре тропического циклона, – в хаосе моего сознания. – Ты еще с нами?
– Ага, – выдавливаю я из себя. Голос у меня такой тихий, что я пугаюсь еще сильнее.
– Назови какое-нибудь место, где ты никогда не была, но хотела бы побывать – не важно, во сне или наяву? – просит Макс.
Я неглубоко вдыхаю и сосредотачиваюсь. Вопрос несложный, я справлюсь.
– Свиной пляж, – говорю я и слышу хихиканье Петермана.
– Я верно расслышал?
Макс поясняет:
– Есть такой остров на Багамах, посреди океана, на его берегу растут пальмы, а обитают на нем гигантские пушистые дружелюбные… свиньи. Элис считает, что это лучшее место на свете, но она там ни разу не была. Вечно о нем говорит.
Он прав. Очень многие мечтают об отдыхе в тропиках, и я – не исключение. Но тропический остров моей мечты населяют жирные и веселые свиньи. И такой остров в самом деле существует! Папа отказывается меня туда везти, считает, что все это просто приманка для туристов, не говоря уже о том, что там наверняка очень грязно.
– Ходит легенда, что свиней оставили на острове моряки. Они планировали вернуться и зажарить их, но так и не вернулись, – рассказывает Макс. – Или что они пережили кораблекрушение и каким-то образом доплыли до берега. Так или иначе, свиньи выжили, так что это история со счастливым концом. Теперь жизнь у них радостная и сытная – туристы и местные активно их подкармливают.
Слушая убаюкивающий голос Макса, который описывает остров моей мечты, я расслабляюсь.
– Невероятно, – говорит Петерман. – А откуда ты это все знаешь?
