На перевалочном пункте меня ждали море восторгов и бутылочка Pedialyte.
– Давай, Тим-Дин! – пошутил Гайлорд.
– Давай, Тим-Дин! – вторило ему мое семейство.
Я схватил Pedialyte и побежал дальше. Дорога разветвлялась на три, и я выбрал среднюю. Я все бежал и бежал… и вдруг осознал, что вот уже метров восемьсот никого не видел. Я остановился и оглянулся: ни одного участника, ни одного экипажа поддержки рядом не было. Может, я попал в сумеречную зону?
Затем до меня дошло: от радости я, должно быть, на развилке выбрал неправильную дорогу. Я побежал прямо и оказался на Хайвей 236, а маршрут шел налево по Хайвей 9.
Я развернулся и сказал себе: «Что такое лишних полтора километра?» Но из-за этой ошибки мое настроение качнулось в противоположную сторону, и от мысли, что нужно бежать назад к развилке, оно совсем испортилось. «Как можно было так глупо ошибиться?»
К следующему перевалочному пункту я прибежал в ужасном унынии. Язык заплетался, и меня трясло от гипогликемии.
– Что случилось? – спросил папа. – Куда ты побежал?
Я мог только потрясти головой от отчаяния. Мне поставили кресло, и я грохнулся в него, раскинув в стороны ноги. Дети бомбардировали меня вопросами, но я был слишком подавлен, чтобы отвечать. Вокруг меня собралась небольшая группа участников.
– Ты и есть команда Дина? – спросил кто-то из них.
Это был неловкий момент, и я замешкался с ответом, а затем тихо, спокойно произнес:
– Да, Тим-Дин – это я.
Так я в первый раз произнес эту фразу. И, несмотря на свое жалкое состояние, я почувствовал себя хорошо – я вдруг вспомнил, зачем именно здесь нахожусь и бегу уже два дня подряд. Я делаю это потому, что могу. Я здесь на своем месте.
У меня не было никаких врожденных талантов, я не был от природы одаренным. Мне всего приходилось добиваться трудом. Я знал единственный способ, которым я могу добиться успеха, – работать больше, чем другие. Я прокладывал себе дорогу в жизни упрямым упорством. Но бег на длинные дистанции – это было единственное, что я умел делать хорошо, тут я представлял собой что-то довольно приличное. Другие бегали быстрее, а я дольше. Мое лучшее качество – я никогда не сдаюсь. Чтобы пробежать как можно дальше, нужно быть упрямым как осел, здесь это качество помогает. И это хорошо подходило мне по характеру.
– Да, – сказал я чуть веселее, – Тим-Дин здесь!
– Мы считаем, что вы делаете что-то невероятное! – сказал один из участников.
– Вы считаете, что люди в белых халатах еще не идут за мной?
Моя попытка пошутить немного разрядила обстановку, и люди стали меньше стесняться.
– Эй, Тим-Дин, – крикнул другой участник, – что у тебя на завтрак? Коробка гвоздей?
Все смеялись, и я вместе с ними. Я был отлично замотивирован продолжать дальше. Это один из тех редких моментов жизни, когда все просто великолепно.
Все, за исключением тридцати восьми километров, которые мне все еще предстояло пробежать.
Когда я уходил с тридцать второго пункта передачи эстафеты, я знал, что следующие тридцать восемь километров будут одновременно самыми блистательными и чудовищными в моей жизни, на пути к финишу мне предстоял героический и жестокий бой. Пока битва шла с моим перевесом, и мне оставалось только надеяться, что и конец ее будет счастливым. Я пробежал не больше полутора километров после перевалочного пункта, когда снова почувствовал упадок сил и настроения. Эйфория, овладевшая мною каких-то двенадцать минут назад, сменилась отчаянием. Преодоленное расстояние не лучшим образом сказывалось на моем состоянии, я бежал на пределе своих ограниченных способностей, пытаясь подавить в себе непреодолимое желание остановиться и лечь.
Чем дальше вы бежите в длинной гонке, тем выше подъемы настроения и ниже упадок сил, и колебания эти чередуются все быстрее. За два дня я как будто пережил эмоциональную драму всей жизни. Я постоянно думал только об одном: как добежать до финиша, и настроение менялось внезапно и без предупреждения. Я не мог контролировать начало этих приступов смены настроения, никак не мог понять, когда меня охватит паника. Это происходило само собой.
Плавбаза приблизилась ко мне сзади – изнутри доносились приглушенные крики поддержки и восторга, – а затем исчезла за поворотом. Я вытянул руку, чтобы помахать им, и по небритому лицу градом полился пот. Затем ко мне подкатил Гайлорд.
– Как ты, Карно?
– Переживаю очередной упадок.
– Я даже представить себе не могу, как можно столько бежать.
Я на секунду задумался.
– Хочешь попробовать? Оставь велик, и побежали со мной.
– Сейчас? Но я не бегал никогда.
– Это не очень сложно, ты довольно быстро освоишь.
За поворотом мы встретились с плавбазой, и, прежде чем Кристофер успел опомниться, я заявил:
– Гайлорд бежит со мной.
Мы погрузили велосипед в фургон, наполнили бутылки ледяным Pedialyte и вместе стартовали.
Гайлорд блестяще выдержал почти десять километров, но потом сильно устал. Единственное, чем можно облегчить свои страдания, это посмотреть на кого-то, кому еще хуже. Тем не менее он старался не отставать от меня и работал изо всех сил.
– Может, помедленнее?
– Ты шутишь? – простонал он. – Мне ужасно нравится.
Пробежав около тринадцати километров, мы снова встретились с плавбазой, и мне не составило труда убедить Гайлорда закончить пробег. Он был выжат как лимон, но при этом в его голосе звучало что-то, говорящее: несмотря на боль, бег не так уж ужасен. У меня появилось забавное чувство, что, вероятно, это не последний раз, когда он обулся в кроссовки.
Что ж, сейчас этот парень признал поражение. Сразу за поворотом начинался довольно крутой подъем, который показался бы сложным даже опытному бегуну и в идеальных условиях. Карабкаться на триста шестьдесят метров при тридцатиградусной жаре было бы слишком опрометчиво. И так за последний час Гайлорд пробежал расстояние большее, чем за последние десять лет. Но не сказать, что я сейчас был лучше него готов иметь дело с таким уклоном.
Дети побрызгали в меня водой из брызгалки, когда я пробегал мимо фургона.
– Дорогой мой, почему бы тебе не остановиться и поесть? – предложила мама.
– Не тормози его, – резко осадил ее папа, – он выглядит сильным.
Это при том, что я был готов вот-вот рухнуть на колени от недостатка пищи.
– Стойте! Стойте! – пробормотал я, но они уже умчались в направлении следующего перевалочного пункта и не услышали моего жалобного стона.
Подъем между городами Фелтон и Эмпайр Грейд совершенно справедливо называют убийственным: на некоторых участках уклон настолько сильный, что даже идти тяжело. Бедра и икры ужасно горели, артерии, вены и даже небольшие сосуды на руках и ногах выступали под блестящей кожей и были похожи на оголенные корни. Весь организм работал на пределе возможностей.
