Я уже много раз участвовал в благотворительных пробегах, привлекая средства для общества помощи больным лейкемией, для Специальной Олимпиады
[59] и для разных проектов, связанных с защитой окружающей среды. Но это было совсем другое дело. В этот раз я не просто собирал чеки, складывал их в конверт и отправлял по почте в центр корпоративных пожертвований. Причина была в том, что сейчас я видел лицо девочки, умирающей на больничной койке, и она мне казалась ближе. Я не мог относиться к Либби отстраненно.
Я положил фотографию обратно в карман, повесил на плечи рюкзак с едой и снова побежал. Субботним утром машин на дороге было немного, и люди, проезжая мимо, приветствовали меня. Думаю, не каждый день они в семь утра видят парня, который бежит по улице и на ходу ест здоровенный буррито.
В Саусалито, куда я прибежал в одиннадцать утра, меня приветствовало мое семейство. Им удалось где-то спрятать нашу плавбазу (автодом Volkswagen), и они подкараулили меня в кустах. Не могу сказать, что у них это вышло безупречно, потому что сложно заставить двух маленьких детей выпрыгнуть из кустов одновременно, но я все-таки подыграл и шарахнулся от них, когда они появились.
– Привет, монстры!
– Привет, папа, мы соскучились. Где ты был ночью?
– Вышел немного размяться, – сказал я. – Давайте, вперед.
И мы вместе побежали по тротуару.
У Александрии были длинные темные волосы, ниспадающие на плечи, и изящный широкий шаг. В ее исполнении бег выглядел очень элегантно. Николас бежал короткими шажками, сильно топая, и больше походил на нападающего бычка.
Мы бежали, из окошка плавбазы, притормозившей рядом, высунулась голова моей жены.
– Могу я принять у вас заказ?
– Почему бы и нет. Я возьму сэндвич с арахисовым маслом и медом с добавлением сухофруктов и орехов, – сказал я и посмотрел на детей. – Могу я угостить вас обедом?
– Я бы выпил воды, пап, очень жарко, – запыхавшись, сказал Николас.
Солнце сейчас было ровно над нашими головами.
– Одну секунду, – ответила Джули.
Мы продолжали трусить, пока еда была приготовлена и выставлена в окошке раздачи. Вероятно, выглядел я довольно непринужденно, но бежать с арахисовым сэндвичем в руках и двумя детьми рядом было трудновато. Сто пятьдесят три километра даром не даются, даже если ты в отличной форме. Я изо всех сил старался выглядеть бодрым, но внутри был сосредоточен и предельно внимателен. Разум постоянно сканировал организм в поисках слабых мест и едва заметных признаков психологических сбоев, которые в дальнейшем могли перерасти в настоящие проблемы. Чтобы не допустить закисления мышц
[60], я поддерживал определенный сердечный ритм. Раньше я так много тренировался с пульсомером, что теперь могу интуитивно точно определить частоту сердечных сокращений. Также опыт позволяет мне приспособиться и распределять нагрузку на все группы мышц поровну при каждом шаге. И я очень внимательно контролировал уровень электролитов, часто возмещая потери соли и калия. Триста двадцать два километра – это самая длинная дистанция, на которую я когда-либо замахивался. Прислушиваться ко всем мелочам было очень важно. Чтобы пробежать всю дистанцию, мой организм должен работать как часы, поэтому я пристально за всем следил.
Дети запрыгнули назад в плавбазу, а я побежал дальше по дороге, которая сразу за Саусалито уходила на подъем – ничего особенного, метров семьдесят. Но на такой жаре даже незначительный наклон просто убивал меня. У меня совсем иссякли силы, и трудно было даже просто переставлять ноги. Это был предел моих возможностей.
Ощущение времени в такие моменты покидало меня, и весь мир сужался до пространства длиной в метр передо мной. Ничто не имело значения. Все мысли были направлены на выполнение, казалось бы, невозможной задачи – совершить еще несколько шагов. Я приучил себя не смотреть на часы в такие моменты. Секунды казались часами. Все, что тебе сейчас требуется, – переставлять по очереди ноги и толкать себя вперед. Либо у тебя получится, либо ты упадешь на землю.
В этот раз, к счастью, дела в итоге пошли на лад – паника рассеялась, и настроение поднялось. Я вырвался за границы возможного.
Вывернув из-за крутого поворота, я обнаружил, что приближаюсь к мосту Золотые Ворота. Дул приятный освежающий ветерок, и вид открывался ошеломительный: с одной стороны Сан-Франциско над линией горизонта, с другой – переливающийся зеленым и голубым Тихий океан. Шаг стал четче, руки заработали увереннее, и боль ушла. По крайней мере сейчас.
Глава 15. Раздвигая границы
Если вы идете сквозь ад – идите не останавливаясь.
Уинстон Черчилль
Сан-Франциско
Середина дня 30 сентября 2000 года
Мост Золотые Ворота находился ровно посередине маршрута, эти сто шестьдесят километров от Калистоги я пробежал за девятнадцать часов сорок четыре минуты. Впереди было еще столько же, но всему свое время.
На дальнем конце моста ждали несколько друзей и коллег, они приветствовали меня цветами и самодельными табличками, на которых было написано что-то вроде «Беги, Форрест, беги!»
[61].
Меня до глубины души тронуло, что они выкроили время, чтобы поддержать маньяка на пути к саморазрушению. Друзья и коллеги обнимали меня и целовали в щеки, хотя после ночной пробежки при отсутствии душа пахло от меня, вероятно, не лучше, чем от коня.
Двое из толпы коллег – Валери и Нейл – вызвались пробежать со мной следующий этап эстафеты.
– Ну что, ребята, готовы? – спросил я, трусцой пробегая мимо них.
– Ага, приступим, – ответил Нейл. И под аплодисменты, крики и свист небольшой толпы мы втроем двинулись дальше.
– Удивительно, – сказала Валери на бегу, пристроившись сбоку, – ты выглядишь очень бодрым.
– Ну да, я только на полпути. С этого момента все будет только хуже.
– Ты говорил с родителями Либби? – спросил Нейл.
– Я зайду к ним, когда буду сегодня вечером пробегать мимо больницы в Стэнфорде.
Местный телеканал снимал репортаж о моем пробеге ради того, чтобы помочь Либби, на этой неделе ко мне в офис приходил журналист, и Нейл смотрел этот сюжет. Стэнфордская детская больница была на трассе «Эстафеты», и я планировал навестить Либби, когда буду пробегать мимо, если, конечно, к ней начнут пускать посетителей.
