Но даже по белой полоске бежать было адски горячо, я чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Уже через двадцать километров на ногах появились пузыри мозолей. К двадцать пятому километру новые пузыри начали образовываться поверх уже имеющихся. Мы остановились и отхватили от каждого кроссовка по большому куску, они стали похожи на самодельные сандалии, и это немного спасало.
Как нам и советовали, мы взяли цветочный опрыскиватель, чтобы иногда я мог освежиться. Но, поскольку льда у нас не было, это оказалось совершенно бесполезно. Сколько бы мы ни брызгали, влага испарялась, едва показавшись из носика, гораздо раньше, чем попадала на тело.
Незадолго до марафона турист из Европы умер от жары, наступив на грязевую корку у дороги. По-видимому, он шагнул туда, чтобы сделать фото. В отчете следствия сказано, что ступни трупа были сильно изуродованы. Бедняга наступил на тонкий слой засохшей грязи, провалился туда по щиколотку и буквально изжарился до смерти. У него тоже была с собой брызгалка для цветов, но, как мы видим, толку от нее мало…
Первый населенный пункт на маршруте – Фернес-Крик – был расположен в двадцати семи километрах от старта. Там есть небольшая станция обслуживания, которая оказалась закрыта, гостиница и очень много раскаленного красного песка, рассыпанного на дороге. Запасы воды у нас были ограничены, поэтому, чтобы их сберечь, я жадно напился из шланга на заправке и только потом заметил небольшую табличку рядом с краном: «Непитьевая вода».
Да, все так и есть – Бэдуотер
[47].
Рвать меня начало на сорок восьмом километре, после чего начались сильное обезвоживание и мышечные судороги. Я пробежал меньше четверти дистанции, но уже начал сдавать.
Мой друг Том Серваис поит меня из шланга на пробеге Бэдуотер
– Может, попробуешь съесть чего-нибудь? – спросил отец из окна машины.
– Да, давай.
Он опустил стекло и протянул мне бутерброд с арахисовым маслом и вареньем. Метров сто я бежал с бутербродом в руках, пытаясь подавить приступ рвоты, чтобы откусить кусочек. Когда наконец-то я взял в рот еду, обнаружил, что хлеб был слегка поджарен. «Интересно, – подумал я, – зачем мы взяли с собой тостер в Долину Смерти?» И тут до меня дошло: я бежал внутри тостера.
В час ночи мы достигли Стоувпайп-Вэллс, небольшого поселения в шестидесяти восьми километрах от начала этой богом забытой гонки. Я бежал по темной дороге, тишину нарушал только свист ветра, гуляющего по пустыне. Когда я добежал до поселения, тьма была кромешная, но температура, несмотря на середину ночи, стояла около сорока четырех градусов, а чуть раньше, днем, c неба падали птицы.
В Стоувпайп-Вэллс есть одна-единственная гостиница, а в ней – небольшой бассейн. Я побежал прямо к нему и прыгнул. Вода, к сожалению, оказалась теплой, как в джакузи. Когда я вылез оттуда, другой участник пробега медленно приближался к бассейну. Его постоянно тошнило всухую, и в свете бледно-желтой лампочки я видел, что его постоянно скручивает в приступах, а он ничего не может с этим поделать. В бассейн он прыгнул, не снимая одежды и кроссовок. Когда же – мокрый насквозь – он выбрался назад и в трансе прошел мимо ребят, которые были с ним, его продолжало тошнить.
– Помогло? – спросил один из его помощников.
Он отрицательно помотал головой и поковылял мимо них в гостиницу. Больше мы его не видели. Его битва была окончена.
После Стоувпайп-Вэллс я бежал довольно проворно, но у меня начались яркие видения. И чем дальше я бежал, тем больше галлюцинировал. В какой-то момент на дороге появился старатель с лотком для промывки золота и прохрипел: «Воды». Я пожалел его и наполнил лоток из бутылки. И только когда вода пролилась на дорогу и испарилась, я понял, что это было видение. Или привидение.
Затем на дороге появились другие галлюцинации – гремучие змеи. Но тут отец и дядя закричали мне: «Берегись!» – начали сигналить и светить фонариками. Змеи оказались настоящими.
Помимо гремучих змей, на ночной дороге следовало опасаться скорпионов и больших тарантулов. Мой взгляд был не слишком сфокусирован, а мозг слегка затуманен, я небрежно переставлял ноги, не в состоянии оставаться собранным и внимательным. Мои осторожность и бдительность куда-то исчезли как раз в тот момент, когда они были нужнее всего.
В четыре часа утра вдобавок к рвоте у меня началась диарея. Меня так трясло, что я едва успевал отбежать на обочину дороги и стянуть шорты. Следующее небольшое поселение, Панаминт Спрингс, находилось на сто шестнадцатом километре, и нужно было добраться туда побыстрее, хотя бы для того, чтобы раздобыть рулон туалетной бумаги: наша давно закончилась.
Папа и дядя были со мной всю ночь напролет, готовые помочь в любой момент. Они останавливали машину в трех километрах от меня впереди по дороге в поисках опасной живности, а затем ждали, пока я добреду до них. Несмотря на то что уже довольно давно я не останавливался поесть и попить, поскольку подозревал, что это будет только перевод продуктов, они всю дорогу с питанием наготове были рядом.
Похоже, что этот самый тяжелый пробег в мире окажется сильнее меня. Официальный финиш, до которого был еще сто один километр, расположен в конце дороги, упирающейся в склон горы Уитни, но я не собирался там останавливаться. Все мое упорство и решимость толкали меня на то, чтобы после пересечения финишной линии пробежать еще почти восемнадцать километров семьсот метров вверх по тропе к вершине, превратив и без того запредельную гонку на выносливость в еще более экстремальную.
Назовите меня мазохистом. Очень многие так и сделали.
Именно так и я себя назвал, когда приплелся в Панаминт Спрингс, согнувшись, как горилла. У меня кружилась голова, я видел звезды, хотя давно уже рассвело и на дворе стоял день. Кто-то решил, что мне нужны фрукты, и засунул мне в рот теплый и мягкий кусок дыни. Я немедленно выплюнул его.
– Он в порядке? – спросил кто-то мою группу поддержки. Это был Бен Джонс, местный врач, хирург, акушер, педиатр, психиатр (бог знает, зачем он тут нужен) и самый главный начальник Бэдуотер.
– У нас нет уверенности, – ответил отец.
– Может, он хочет принять ледяную ванну?
К машине доктора Джонса был прицеплен гроб на колесиках, наполненный ледяной водой.
Я замотал головой. Ни за что на свете и ни при каких обстоятельствах мне не хотелось ложиться в гроб, даже ради ледяной ванны. Перспектива закончить пробег раз и навсегда становилась все реальнее.
Сквозь туман я видел, как доктор консультирует моих родственников, их голоса звучали как из испорченного радиоприемника – сквозь помехи и сломанную регулировку громкости. Я посмотрел вверх: светило солнце, и вниз от него исходил раскаленный красный шлейф, который окутывал песчаные дюны вдалеке, а потом, причудливо закручиваясь, снова уходил к небу. Я сделал шаг вперед, повернулся боком, сделал еще полшага, пошатнулся и упал замертво на выжженную землю…