Волонтер снял с меня правую кроссовку и положил ее вверх подошвой, чтобы стекла вода. Белая вздувшаяся нога напоминала зефир, трещины и морщины шли по всей длине стопы. Полное ощущение, что нога мокла несколько часов. Между большим и указательным пальцами образовался пузырь величиной с желудь, там и болело больше всего.
В этот момент ко мне бросились родители.
– Привет, сынок, – сказал отец, – ну как ты?
Тут он увидел мою опухшую бесформенную стопу. Я поймал его обеспокоенный взгляд и ответил:
– Ничего, пока все очень даже неплохо.
Джим, так звали волонтера, продолжал внимательно осматривать стопу с разных сторон.
– Я проколю пузыри, чтобы они не мешали. Это не займет много времени, но будет немного больно.
– А как сделать, чтобы не слезла кожа? – спросил я.
– Хороший вопрос, – ответил он. – Как только я проколю пузыри, я склею оставшуюся кожу, а затем сверху наложу клейкую ленту, чтобы не натереть снова.
– Вы уверены, что это лучший вариант?
Джим кивнул:
– Поверьте мне, я делал это уже миллион раз.
Прежде чем я успел осознать, что происходит, он разорвал упаковку стерильного скальпеля и проколол мозоль на правой ноге. Тут же по стопе побежала струйка, и я почувствовал сильную боль. Я вздрогнул, сжал зубы и застонал. С верхней губы скатились несколько капель пота. Точно так же Джим проколол и второй пузырь. Закружилась голова, и меня затошнило.
И тут, к моему удивлению, он достал тюбик суперклея, стянул красный колпачок и вставил кончик тюбика мне в мозоль. Затем у него в руке оказался моток армированного скотча. Я окаменел. Он на самом деле собирался заклеить мне ногу суперклеем и скотчем, как дырку в какой-нибудь порванной надувной лодке!
Но все-таки мне было куда лучше, чем участнику, рухнувшему на соседнее кресло и сразу потерявшему сознание. Вокруг него тут же засуетились: ему держали голову и старались всячески уберечь от падения на пол. Одна из работниц медпункта, которая слушала стетоскопом этого товарища, позвала Джима:
– Доктор Уильямс, вы нужны нам здесь.
Он встал.
– Ну все, надевайте чистые носки и в путь. Было приятно познакомиться, – сказал он моим родителям, которые в состоянии транса стояли рядом, а затем обратился ко мне: – Увидимся в Оберне.
От «Равнины Робинсон» до «Чертова Пальца»
С 30,2 по 47,8 мили (с 48,5 по 77-й километр)
В 11:44 утра я официально покинул медпункт «Равнина Робинсон», планируемое время выхода, рассчитанное на двадцатичетырехчасовой график гонки, было 11:30. Хотя я уже начал сомневаться в том, что в указанное время доберусь до финиша, и теперь хотел хотя бы просто не развалиться по дороге. Я был двенадцатым, кто вышел с контрольного пункта.
После «Равнины Робинсон» тропа стала значительно шире, попадались даже длинные участки грунтовок. Чаще всего вдоль дороги росли высокие сосны, и земля была покрыта мягким и плотным слоем сосновых иголок – словно одеялом, предназначенным специально для мягкой посадки. Я заметил, что бегу не посередине, а либо по правой стороне дороги, либо по левой. Сначала я думал, что причина этому – хорошая амортизация при толчке по краям дороги, где слой иголок был толще. Потом до меня дошло, что становится все жарче, и я виляю с одного края дороги на другой, инстинктивно стараясь оставаться в тени высоких сосен.
Более умеренный рельеф позволил мне начать набирать скорость. Однако чем быстрее я бежал, тем больше потел, и к тому моменту, когда добрался до медпункта «Глубокий каньон» на отметке 35,8 мили (57,61 километра)
[37], меня можно было выжимать. Я не стал там задерживаться надолго, наполнил водой бутылки, схватил горсть соленых крендельков – мне хотелось пробежать как можно больше, пока не началась настоящая жара.
Из «Глубокого каньона» путь был только один – вверх по склону с другой его стороны. Подъем был жестокий: жара постепенно, но беспощадно обволакивала меня, пот хлестал из каждой поры на теле, в душном стоячем воздухе было совершенно невозможно хоть чуть-чуть охладить организм.
Несколько раз по пути я замечал на земле необычные извилистые дорожки из брызг длиной от четырех до шести метров, как будто кто-то на бегу ополаскивал рот водой из бутылки и выплевывал ее. На такой жаре это было бессмысленно, лучше было сохранить воду, а не разбрызгивать ее на дорогу. На какое-то время меня это озадачило, но потом я догнал одного участника и понял, откуда берутся эти брызги. Скажем, это был такой способ экономить время: вместо того чтобы остановиться и облегчиться, как поступал я уже раз шесть, другие спортсмены просто мочились на ходу. Выглядели они при этом ужасно нелепо, но я вынужден был признать, что со своим старомодным подходом потерял на этом уже минут пять. Я решил взять этот метод на вооружение, но обнаружил, что без сноровки это не так-то просто, а такому никто не учил нас в отряде бойскаутов. Если смотреть так, чтобы контролировать процесс, то есть риск налететь на камни, которые в изобилии валялись на дороге. Поэтому смотреть нужно под ноги, а целиться – повинуясь инстинктам. Несколько раз у меня случился «фальстарт», как боязнь выхода на сцену, но потом я набил руку, если можно так выразиться.
Я двигался дальше. Под безжалостно палящим солнцем земля нагревалась, и наступать было неприятно. В медпункте «Пыльный угол» на шестьдесят четвертом километре у меня обнаружили первые тревожные признаки небольшого обезвоживания. Когда я заговорил с волонтером, который обтирал меня мокрой губкой, моя речь была довольно бессвязной. Волонтер подвел меня к ближайшему столу, где я тут же похватал всю соленую еду, которую увидел: чипсы, крендельки и арахис. Как только желудок наполнился, состояние стало более адекватным.
Я поблагодарил его, и моя речь… Ну, скажем так, ее уже можно было оценивать как небольшую победу в тяжелой войне. Несмотря на то что меня потряхивало, когда я покидал «Пыльный угол», я был полон решимости и даже начал петь:
«Сегодня на Солнце есть маленькое черное пятнышко… Но моя судьба – быть королем страданий»
[38]. Почему-то в голове крутились эти строчки.
Дорога постепенно уходила вниз по склону, но теперь на ней хотя бы можно было найти немного тени и укрыться. На горизонте плотный слой мглы окутывал долину, прижимаясь к земле, насколько можно было охватить взглядом. В самом разгаре был мягкий летний день в предгорьях Сьерры. Когда я вбежал на КП «Последний шанс» – 43,3 мили (69 километров), – то и физически, и психологически чувствовал себя неплохо. Относительно графика я отставал примерно на полчаса. После «Пыльного угла» я пробился сквозь пелену в сознании и сейчас был на более высоком уровне.
