Борзый осторожно подошел к микрофону, не будучи уверенным, какая часть аплодисментов полагалась лично ему, а какая – его отцу. В задних рядах Клиффорд принимал поздравления от своих друзей. Повернувшись к сыну, он поднял руку со сжатым кулаком в жесте солидарности чернокожих. В ответ Уинстон с намеком почесал висок средним пальцем.
Ниггер, я собираюсь тебя опозорить, чтобы ты так же стыдился быть моим отцом, как я стыжусь быть твоим сыном.
– Как и мисс Теллос, я тоже имею отношение к материнству… Я трахаю мать.
Неожиданная скабрезность вдавила слушателей в кресла, как перегрузка – пилотов истребителя.
– Не знаю, почему у вас такой шокированный вид. Большинство меня знают, и знают, что это правда. Да и вы сами такого не чураетесь. Я вижу, как вы по утрам в воскресенье ходите в церковь, как ведете детей из школы. Вы обычные работяги, тянете лямку с девяти до пяти. Не думайте, что я не слышал, что вы говорите на встречах районных активистов. Мисс Номура рассказывала мне, о чем вы там ныли. Это мало отличается от сказанного здесь. «Нам нужно поддерживать молодежь. Нужно найти способ достучаться до них». Ну вот, перед вами стоит ниггер, до которого достучались. Вопрос состоит в том, что вы будете делать с чуваком вроде меня теперь, когда вы держите его за шкирку? Если вы думаете, что из-за того, что я стою тут в брючках и галстучке, то я или другие бандюги согласятся жить вашей блеклой жизнью, то вас ждет большой сюрприз. «Поддержать молодежь. Поддержать молодежь». Всю жизнь я это слышу, и вот перед вами молодой человек, который просит вашей поддержки – окажете вы мне ее? Сомневаюсь. Большинство из вас уже решили голосовать за этого ловкого ниггера Джермана Джордана, человека эпохи Возрождения, что бы это, к херам, ни значило. За километр видно, что мудила родился и вырос не в наших краях. Потому что родись он здесь, то был бы сейчас ленивым сутенером, крышевал бы проституток на Маунт-Плезант-авеню.
Уинстон подошел к столу и налил себе воды из кувшина Сьенфуэгоса.
– Я не особенно прислушивался, но вроде бы он сказал, что нам нужно начать мыслить себя вне расы. Посмотрите на меня, – Уинстон раскинул руки, как на распятии. – Что видите, то и получаете: большой черный придурок, порождение нищеты. Если бы я летал в космос, писал книги, имел доллары, водил «мерседес-бенц», я бы тоже представлял себя вне расы. Я бы представлял себя вне этого чокнутого района. Оставил бы вас всех тут копошиться одних. Этот тип говорил, что боится парковать свой «бенц» в нашем квартале. Хочет сделать его достаточно безопасным, чтобы его машине там ничего не грозило. Типа он единственный ниггер с крутой машиной. У многих ниггеров с бабками есть «мерседес-бенц». Вон, у Томми Тача новый «мерседес» – все делает, только что одеялко тебе перед сном не поправляет, и чувак может парковать свою сраную машину, где только пожелает. Почему? Да потому что, в отличие от Джермана Джордана, здесь все знают, кто такой Томми Тач. Не важно, знаешь ты Томми лично или просто слышал про него, – ты в курсе, что его машину трогать не стоит. «Представьте себя вне расы». Блин, представьте, что у вас новенький «мерс». Если уж фантазировать, то на всю катушку.
Представьте, как Джордан, мисс Теллос, мистер Сьенфуэгос или мисс Кокс идут с вами в больницу, чтобы вы не смотрели в одиночку, как ваш дядя умирает от СПИДа. Как за вас вносят залог, пишут письма, пока вы кукуете на нарах, пересылают вам деньги для покупок в тюремном чипке, защищают вас на улицах. Все это я делал для сыновей, дочерей, внуков многих из тех, кого вижу сегодня в зале. Имен называть не стану. Кто думает, что я вру, пускай спросит соседа. И если хотите поддержать молодежь, во вторник голосуйте за меня. Помните, «mi barrio, su barrio, nuestro barrio». Мой район, твой район, наш район.
Речь опустошила Уинстона. Он был слишком ошеломлен, чтобы слышать что-то, кроме топота Фарика, Армелло и Чарли и их криков: «Жги!» Он рухнул на стул, вытирая пот с лица. Поискал в зале отца – увидеть, улыбается тот или плачет. Ни того, ни другого: Клиффорда там уже не было, вместо него стоял фоторепортер из газеты.
Борзый не знал, куда себя девать, пока выступали оставшиеся кандидаты. Скрутил и развернул свой галстук. Накарябал что-то в блокноте. Прервал Вильфредо Сьенфуэгоса, чтобы попросить еще воды. Повернул табличку с именем, стоявшую перед ним на столике, нацарапал с обратной стороны «БОРЗЫЙ 109» и поставил на место. Извинился, когда скрип его кроссовок сбил с мысли Колетт Кокс во время выступления. Уинстон с радостью услышал, что ведущий собирается перейти к вопросам из зала. Еще сорок пять минут – и я могу идти.
– Первый вопрос от Хуаниты Наварро с Восточной 111-й стрит: «Какой стратегии собираются придерживаться кандидаты для снижения уровня детской и подростковой преступности?»
Соперники Уинстона отвечали с необходимой для избирательной кампании прямотой, почти повторяя друг друга, если не обращать внимания на словесную эквилибристику Джермана Джордана: необходимо предоставить нашим детям не только физическую инфраструктуру для развития, но инфраструктуру социальную и ментальную. Как улицам нужна ливневая канализация, так детям нужны досуговые центры, ночные баскетбольные площадки, кружки…
Уинстон ответил в шутливом тоне, который сохранил до конца дебатов:
– Что делать с молодежной преступностью? Я бы понизил возраст полноценной уголовной ответственности до пяти лет. Подростковая преступность исчезнет вот так. – И для наглядности щелкнул пальцами.
Джерман Джордан хлопнул рукой по столу, вскочил на ноги и потребовал, чтобы Уинстон ответил на вопрос с искренностью, которой тот заслуживает.
Борзый прыснул:
– Ну, детское пособие ведь обрезали? Меня и всех остальных вышвырнули и сказали: «Мы снизили число живущих на пособие». И когда это случилось, ты побежал к мэру с требованием «быть серьезным»? Так что можешь не дергаться, мелкая астронавтская сучка!
Судя по числу незнакомцев, по окончании дебатов желавших Уинстону удачи, он переманил на свою сторону некоторых наиболее циничных избирателей. Друзья позвали его отметить успех за ужином, но Уинстон отказался, заявив, что ему нужно побыть одному. Поцеловал Иоланду и сказал, что будет дома через час. По пути к выходу он остановился рядом с Инес, которая как раз честила Джермана Джордана за политику двойных стандартов. Оборвав тираду на полуслове, она сжала Уинстона в объятиях.
– Ты молодец. Одна эта речь стоила пятнадцати тысяч долларов. Спасибо.
Инес отступила на шаг. Уинстон пережил очередное лето.
– Ну что, мисс Номура, что?
– Ничего, просто смотрю.
– Мисс Номура, я не изменился.
– Изменился.
– В чем?
– Не знаю.
– Такой же, как и был, – проворчал Уинстон, обнимая ее в ответ.
Подошел Спенсер, воплощенное раскаяние.
– Уинстон, я хотел сказать…
Борзый поднял руку.
– Слушай, у меня есть одна идея. Я позвоню через неделю-другую.
