Рейчел чмокнула Уинстона в веки, развернулась и пошла, переваливаясь, за своим другом. Казалось, он тянет ее за собой, как странный воздушный змей.
Уинстон сплюнул. Фонарь над их головами замигал. Из-за стробоскопического эффекта Уинстон и Спенсер, казалось, попали в фальшивую грозу из старых немых фильмов.
– Черт, когда-то она была что надо.
– Я верю. До сих пор видно. Еще осталось немного мясца.
– Ты смотри, ребе. Не совсем ты пропащий.
Уинстон отдал Спенсеру список вопросов и хлопнул. Фонарь успокоился.
– О чем меня будут спрашивать на дебатах, ребе? Спросят насчет Рейчел?
– Обязательно. Они раздадут карточки, попросят публику вписать туда вопросы и передать их ведущему.
Спенсер развернул список, как средневековый свиток.
– «Мистер Фошей, каковы ваши взгляды на решение проблемы наркомании в районе?»
– Ребе, ты меня не слышишь. Будут они меня спрашивать про Рейчел? Скажут ли они: «Борзый, ты знаешь всех баламутов, если тебя выберут, как ты поступишь с Рейчел или Пити Пелигросо?
– Уинстон, на дебатах обсуждают более общие вопросы. Я сомневаюсь, что они будут упоминать кого-то конкретно.
– Потому что они не дураки. Потому что тогда я отвечу: «А что ты будешь делать со своим сыном, племянницей, племянником, с собой?» Брошу все им обратно в лицо.
Они шли на север по Второй авеню. Спенсер важной скороговоркой телевизионного ведущего обстреливал Уинстона гипотетическими вопросами к будущим дебатам.
– Дети рожают детей. Проблема. Моральный упадок. Как нам это предотвратить, мистер Фошей?
Уинстон слушал, но не отвечал, пытаясь вспомнить, в каком из местных магазинчиков продается шоколадное пирожное «Капитан Немо», которое ему вдруг захотелось. Хотя у него были ответы.
– Невозможно удержать детей от секса. Кто хочет трахаться, будет трахаться. Надо просто говорить с ними по делу. Приучить к смазке. Выдавил ее из тюбика, шлепнул на резинку – и киске хорошо.
– Рэп-музыка… телепрограммы, пропагандирующие насилие… фильмы, прославляющие преступников. Все они воздействуют на нашу молодежь и толкают в неверном направлении? Разве нам не стоит задуматься о цензуре, а не только о предупреждающих наклейках и рейтингах?
– А никто не задумывался, что этот тип развлечений может быть… Какое слово Иоланда вворачивает насчет наших перепихов после ссоры? Катарсисом, вот. Может, если бы ниггеры не слушали рэп, не смотрели эти дерьмовые фильмы, они были бы еще более жестокими? И, кстати, если бы белые не снимали такие фильмы, они тоже проливали бы больше крови.
Вскоре они шли уже по узкому проходу, прорезанному сквозь внутренности громадного жилого комплекса, названного в честь сенатора Вагнера. Они стояли посреди рукотворного ущелья, заполненного человеческим гомоном. От стен высоких кирпичных зданий отражались смех и разговоры обитателей комплекса.
Если хочешь убрать людей с улиц, дай им для начала кондиционеры, подумал Уинстон.
– Еще вопросы читать?
– Не, придется мне представляться дураком. Не страшно, я к этому привык.
Стайка ребят младшего школьного возраста обошла Уинстона и пробежала мимо Спенсера, чуть не сбив его с ног. Раввин глянул на часы:
– Половина второго ночи – где ваши родители?
Мальчик лет одиннадцати, с головой, уже выбритой в манере какой-то банды, подскочил к Уинстону и горячо, двумя руками пожал ему руку.
– Великан, когда ты примешь меня к себе?
– Коротышка, ты же знаешь, я сейчас не за этим пришел, – сказал Уинстон, положив руки на голову мальчика.
– Да, знаю, я видел плакаты. Эти твои ниггеры и какая-то китаянка их везде развешивают.
– Она японка.
– Да, да, мне-то что. Говорят, ты пока выжидаешь. Говорят, раз ты выходишь из суда, как из своего дома, тебя поддерживает мафия. Говорят, наконец, ты таскаешь ствол. Что, если ты выиграешь, положишь много народу.
– Я не выиграю.
– Но пушка-то у тебя есть?
– А это вот не твое дело.
– Говорят, что ты вошел в какой-то синдикат.
– Вот пиздеж.
– Говорят, ты тратишь двадцать, тридцать кусков в день. Я знаю, что ты товар не толкаешь, откуда тогда столько налика? Я знаю, не можешь сказать – но когда придет время, не забудь про молодого ниггера, а? Мне ж тоже хочется немного мафиозной жизни. Типа, пришил одного тут, замочил другого там.
Уинстон прервал его мечты десятидолларовой купюрой.
– Знаешь, где тут раздобыть шоколадное пирожное «Капитан Немо»?
Мальчик кивнул и протянул руку за деньгами.
– Возьмешь мне три сигареты, пирожное, не те, что безымянные, дерьмо всякое, а именно «Капитан Немо», и большую банку «Бадвайзера».
Мальчик схватил банкноту, но Уинстон ее крепко держал. Он махнул головой на группу подростков, стоявших под одиноким вязом.
– Я буду там, с Голяком и ребятами, понял?
Уинстон отпустил купюру, и парнишка понесся через комплекс, как камень из пращи. Уинстон посмотрел на Спенсера, приложил ладони ко рту и крикнул вслед бегуну:
– Возьми вместо «Бада» два импортных пива! «Хайнекен» или типа того.
Мальчик поднял руку в знак того, что услышал новый приказ.
Они сидели на сваренном из труб заборчике и попивали баночное пиво. Борзый каким-то образом ухищрялся одновременно курить сигарету и облизывать шоколадную глазурь с обертки пирожного.
– Классная штука, а, ребе? – спросил Уинстон, держа зеленую банку, как актер в телевизионной рекламе.
Спенсер улыбнулся. От первого глотка скучного импорта из Голландии он поперхнулся и с грустью вспомнил о пенном бокале фламандского пшеничного пива с кружком лимона. Но потом он вынужден был признать, что к влажной нью-йоркской ночи пиво подходит лучше всего. Даже это пойло в алюминиевой таре.
Метрах в пяти от Уинстона и Спенсера, под ветвями вяза, молодые ребята сбивались все плотнее. Паренек-пуэрториканец с кожей цвета мокрого песка дул в сложенную ладонь, как в мундштук трубы. Он выдавал цветистое разнообразие – от звуков метеоризма до имитации хай-хэтов ударной установки и кашля древнего драндулета, пытающегося ехать в подъем. Другой рукой он попеременно ударял себя в грудь и приглушал свой «рожок». Его товарищи, плотно уперев ноги в бетон тротуара, как дерево корни, начали ритмично приседать. Некоторые при этом раскачивались, как боксер, отрабатывающий уход от ударов. Другие подняли руки к небу и колебались, словно прихожане на воскресной проповеди, пытающиеся ухватить Святой дух. Даже ветки вяза, казалось, поддались ритму. И, как поющие деревья в «Волшебнике страны Оз», они принялись выстреливать рифмованные фразы, пытаясь решить одним выдохом мировые проблемы. Спенсер задумался, нет ли среди этих юношей анонимного словотворца, придумавшего вечно мутирующий нью-йоркский сленг.
