Она жевала жвачку, как актер второго состава на любительской постановке «Бриолина», и каждую фразу оканчивала восклицанием «Вот так!», или «Круто!», или «Класс!» Натали недавно призналась Спенсеру, что встречается с ним лишь потому, что его белые пристрастия смягчает черная кожа.
Ей надоели белые парни, которые ничтоже сумняшеся отпускали шутки про загар, покупали ей на день рождения трусики леопардовой раскраски и спрашивали, почему ее лобковые волосы не такие ровные, как волосы на голове.
– Да, с черными женщинами непросто. Дай пять. – Спенсер подставил ладонь в знак солидарности черных мужчин. Уинстон не шевельнулся, только искоса смотрел на раввина. – Ты что, так и не ответишь? Это безжалостно.
Уинстон неохотно дотронулся кулаком до протянутой ладони.
Борзый видел, что Спенсер чересчур сильно пытается сойти за своего. При этом даже не знал, что на улице больше не принято «давать пять». Иоланду тем временем начала очаровывать вежливость гостя с дредами. Она пригласила его сесть между собой и Уинстоном.
– Спенсер, пересаживайтесь сюда. Плюх, принеси еще пива!
Спенсер перебрался на диван. Свои нехорошие предчувствия он попытался скрыть, потягивая пиво.
– Знаете, после пары глотков этот солодовый напиток не так уж плох.
Иоланда провела пальцем по его ожерелью из ракушек каури. Она заправила несколько дредов Спенсеру за ухо и представила себя в роли жаждущей любви героини одного из своих дамских романов:
– Мне кажется, что Уинстону пойдет на пользу старший брат. Старше, больше. А вы большой? Спенсер, скажите, вы большой брат?
Уинстон поглядел на остаток пива в бутылке Спенсера. Примерно половина. Еще десять минут, и Спенсер Трокмортон уйдет из его жизни навсегда. Но у Уинстона в запасе оставался еще один эргономичный шахматный ход. Как гостеприимный хозяин, он отодвинулся от Спенсера, чтобы тот устроился поудобнее. Но как только ягодицы гостя коснулись диванных подушек, Уинстон навалился на него, пока ребра раввина не заскрипели под его весом. Он также развел колени, так что колени Спенсера сжались, как у школьницы на первом свидании. Уинстон выключил телевизор, вынудив Джорди оторваться от экрана и с воем поплестись к мамочке.
– Сенсорная депривация, – прокомментировала Иоланда.
Фарик поставил пиво на кофейный столик.
– Фарик, – сказал Уинстон, взяв себе бутылку.
– Чего?
– Этот патлатый ниггер – еврей.
– Несомненно.
Фарик, отталкиваясь, как гондольер, своим костылем, подкатил свое кресло к дивану.
– Когда он вошел, я почуял, что ублюдок пахнет новыми деньгами.
– Давай про Иудея, бог.
– Жид – это неестественный враг черного.
– Неестественный? – спросил Спенсер, которому было трудно дышать, а в бок впивался его же собственный локоть. – Как можно называть людей, которых систематически истребляли, «неестественным врагом»?
Уинстон в дружеском жесте положил руку Спенсеру на плечо, а потом быстро прижал предплечье к шее раввина, перекрывая доступ кислорода и тем самым способность спорить. Фарик, посчитав, что противник подавлен его сокрушительной аргументацией, пошел в атаку:
– Жид – не охотник в смысле метания копья, он оппортунист, летающий кругами стервятник, он мускусная крыса, ворующая яйца, он заразный ночной паразит. Борзый, говорю тебе, не смей впускать этого еврейского ублюдка в свою жизнь. Он тебя использует, прожует и выплюнет. У Жида всегда есть скрытый мотив. Зачем ты здесь на самом деле, ребе, шпионишь среди врагов?
Устав от колкостей Фарика, Уинстон ослабил хватку ровно настолько, чтобы Спенсер смог вдохнуть и освободить одну руку. Спенсер жадно глотал воздух короткими вдохами и хлопал свободной рукой по бедру, чтобы восстановить течение крови. Придя в себя, он сказал:
– В Талмуде говорится: «Если твоей помощи просят двое и один из них твой враг, помоги сначала ему».
– Поэтому ты здесь? Твое присутствие – это признание, что черный человек, изначальный человек – твой враг.
– Послушайте, Фарик – верно? Я не знаю, почему вы настроены против меня и моего народа, но, если хотите, я пришлю вам брошюры АДЛ
[21], описывающие сходство и исторические параллели между иудеями и черными.
Одной рукой Фарик возбужденно теребил свой анх, а другой тыкал в лицо Спенсеру:
– АДЛ? Ах, мы теперь играем в аббревиатуры? ОЗЕ и ЛЗЕ
[22]. У нас тоже есть инициалы. И.С.Л.А.М. – Истинный Свободный Лев Африки и Мира.
Лихорадочная болтовня Фарика слилась с детскими воплями. Спенсер нечасто сталкивался с таким лютым, бешеным антисемитизмом и не знал, что ему противопоставить. Он пожалел, что в раввинской школе не преподавали курс по эффективному разрешению конфликтов с евреененавистниками. Единственной свободной рукой он умудрился вынуть из нагрудного кармана книжку «Мини-спутник еврейского просвещения» и принялся читать вслух:
– Талмуд говорит нам: «Виновный, отрицающий свою вину, удваивает ее».
– Талмуд! – Фарик потер руки. – Давай разберем это слово, «талмуд». «Тал» – из голландского «taal», речь. «Муд», то есть «муть» – мутный, непрозрачный, скрывающий истину. «Тал-муд» – скрывающая истину речь. Речь, которая запутывает, смущает, унижает черного. «Иудей»: иу-дей. Тот, кто что-то делает, замышляет. Куда бы он ни шел, иудей всегда своими делами создает проблемы. «Лимонад». Лимон-ад – миллионы, жидовские миллионы. Для них выгода, для нас ад. «Пре-поц-авать»: учить жидовским нормам. «Флавий Плажид Валентиниан»…
С трудом перелистывая книгу одной рукой, Спенсер искал успокоительный афоризм, который одновременно сможет опровергнуть клевету Фарика.
– Прими свои недостатки с любовью и радостью. Элеазар бен-Иуда из Вормса.
Фарик молча допил пиво.
– Недостатки. И смеешь это говорить херову инвалиду вроде меня? Вот они, типичные высокомерные жидовские махинации.
– Махинации? – Спенсер опешил, впечатленный неожиданным богатством словаря.
Фарик продолжал, проигнорировав наглядный пример того самого высокомерия, о котором он говорил:
– У всех есть своя маленькая книжка – у иудеев, у коммунистов. Так вот, ниггеры тоже завели себе маленькую книжку.
Из заднего кармана джинсов Фарик вынул потертую, ксерокопированную, криво-косо сшитую книжку размером с почтовую открытку. Сунул ее прямо под нос Спенсеру, тот даже почувствовал запах свалявшегося карманного пуха и тонера ксерокса.
– Я не могу ничего прочесть, – сообщил Спенсер.
