– Он же теплый, – удивилась Иоланда.
– Да насрать. Мне нужно выпить.
Зажав пальцем горлышко, Инес встряхнула содержимое, сделала два больших глотка и поморщилась. Вдалеке еще был слышен рев мотоцикла Армелло. Что, если Борзый догонит мальчишку? Если пристрелит его, чтобы порисоваться, показать кварталу, что он преодолел свои страхи: перед оружием, перед тюрьмой, перед восходом солнца.
– Иоланда, ты не боишься?
– Чего?
– За Уинстона.
Иоланда пожала плечами.
– Мисс Номура, у них нет денег, и им скучно. Армелло управится с мотоциклом. Кроме того, нет смысла волноваться о чем-то, чего еще не случилось. Так ведь?
Через несколько минут с дальнего конца улицы донесся победный боевой клич. Уинстон вертел над головой возвращенную сумку, как ковбойское лассо. Он швырнул ее Крупышке Секси, но сумка пролетела над головой хозяйки и приземлилась на кучу выброшенной кем-то старой мебели. Уинстон соскочил с сиденья еще на ходу.
– Чувак, ты больной.
– Ты пристрелил придурка?
– Не, все так чудноˊ вышло, йоу. Я думал об этом. Прицелился в него: «Ты чо, ниггер? Чо? Чо? Рвать сумки? В моем квартале? Чо?» Но потом решил – глупость это. Не буду стрелять в ниггера за сумку. Я был как собака, которая гонится за машиной. Мол, догоню – и что тогда? Сечете?
Эстафету подхватил Армелло:
– Так я подкатываю к придурку сбоку, он такой шары выкатил… Уинстон лягнул его заднее колесо, и мудак впилился башкой в парковочный счетчик. После этого он особо не сопротивлялся. Ну чо, круто?
Чарльз вручил Армелло свежескрученный косяк.
– До сих пор не могу понять, когда нужно употреблять «би», а когда «джи»? – проронила мисс Номура.
– Любого черного можно звать и «папи», и «би», и «джи», но пуэрториканцы строго «би», и не важно, он твой знакомый или нет. Пуэрториканцы редко на людях зовут друг друга «папи». Непуэрториканец может по-свойски обратиться к пуэрториканцу «папи», иногда такое прокатывает.
К крыльцу подгреб Дер Комиссар. С противоположного конца поводка его удерживали суммарные усилия трех братьев. Собака сипела и хрипела, как дизельный локомотив, тянущий грузовой состав. Мигелито тыкал пальцем в Уинстона и Армелло:
– Вы что, решили, что вы полиция? Почему бы вам тогда не прогуляться до участка и не подать заявление? Департаменту требуются грязные ублюдки вроде вас.
– ¿Qué jodiendo?
[18] – спросила Надин и показала братьям средний палец, с ненавистью глядя на них. – Вы, cabrones, ни хера не сделали. А если бы кто-то пострадал, делая грязную работу вместо вас?
Уинстон выпустил струю густого марихуанового дыма в морду собаки. Дер Комиссар лязгнул челюстями, захлопнув пасть с силой медвежьего капкана. Уинстон ударил его по морде рукояткой пистолета. Пес гавкнул и закрутился, как бешеная чихуа-хуа.
– Хотите анекдот? – спросил он друзей.
– Да, – хором ответили все.
– Почему копы всегда ходят по трое?
– Почему? – спросил Энрике к неудовольствию братьев.
– Один умеет читать, другой писать, а третьему просто приятно вращаться среди интеллектуалов.
Бендито ослабил поводок Дер Комиссара, пес рванулся к руке Инес, а его желтые клыки едва не вонзились в лицо Джорди. Совершенно рефлекторно Уинстон перехватил питбуля за ошейник и швырнул его вниз, на тротуар. Дер Комиссар завизжал, но не успокоился. Уинстон пригвоздил пса к земле, прижав коленями шею и крестец. Он вогнал ствол пистолета ему в ухо, так что мушка скрылась из виду. Бонилла отступили назад без дополнительной просьбы. Собака корчилась и скалилась.
Второй раз за день вокруг крыльца собралась толпа зевак: смотреть переигровку матча Бонилла – Фошей.
– Этот долбоеб больше не гавкает, – прокомментировала маленькая девочка, привлеченная суматохой. – Он говорит «ммммм-ммммм-мммм». Что это значит по-собачьи?
– Это значит: «Снимите с меня этого толстого придурка», – пошутил Чарльз.
– Вы когда-нибудь замечали, что собаки в кино никогда не умирают? – спросил Уинстон, вжимая колено в пах Дер Комиссара. – Людей могут топить, сжигать заживо, их уносит торнадо, сжигают лазером, а собака всегда спасается. Чертова шавка может пройти через стену огня, ее может раздавить упавшая машина, переехать неуправляемый океанский лайнер, но в конце собака прибежит, виляя хвостом. Зрители вопят от радости. Это все манипулятивное голливудское дерьмо. Но тут вам не Голливуд, тут Восточный Гарлем, нехороший район.
Раздался сдавленный щелчок, и тело Дер Комиссара подпрыгнуло. Из его черных ноздрей вырвался фонтанчик крови со слизью. Уинстон с видимым усилием вытянул пистолет из уха. Он обтер о штанину дуло, вымазанное ушной серой и чернеющей кровью, и пинком отправил собачий труп в канаву.
– Не будешь больше клацать на маленьких детей.
Забыв обо всем, чему его учили в полиции, Бендито бросился на Уинстона, как берсерк-третьеклассник, не разбирая дороги. Подобно пешке, берущей фигуру на проходе, Уинстон ушел в сторону и с разворота врезал противнику прямо в нижнюю челюсть. Хруст выбитой челюсти был громче, чем перед этим – звук выстрела. Бендито распростерся на тротуаре с закрытыми глазами, только латунная бляха на его груди медленно поднималась и опускалась в такт дыханию. Увидев старшего и самого сильного брата лежащим навзничь, Энрике и Мигелито развернулись и побежали, преследуемые криками: «Бегите к мамочке!» Драка была внутренним делом квартала, никто не боялся, что побитые служители вызовут настоящих копов.
Один из участников неоконченной игры в стикбол осторожно коснулся носа Дер Комиссара и воскликнул:
– Он холодный! Я думал, что холодный нос у собаки значит, что она здорова.
Другой мальчик прижал руку к носу Бендито и заметил:
– А у этого теплый. Это что значит?
Иоланда растолкала детей, таращившихся на труп пса. Она подняла его голову за обрезанное ухо, хмыкнула и отпустила ухо.
– Так и знала – нет выходного отверстия. У этих тварей толстенный череп. Нам на лекции по разведению животных рассказывали.
Надин решила ее укоротить:
– Ты не принимаешь в расчет калибр пистолета – всего-то две пятые.
– Ничего, я беру в расчет размер твоих мозгов, тварь.
– Корова!
– Шлюха, ad infinitum.
– К слову о животных, – вмешался Чарльз, который возился с очередным косяком. – Иоланда, с твоим мужем все в порядке?
Уинстон стоял на крышке канализационного люка, который параллельно служил второй базой стикбольного поля. Несколько секунд он смотрел прямо на солнце, потом перевел взгляд на другие люки, словно сравнивая их размеры.
