Уинстон умял пирожное и торопливо заполнил заявку на беззаботное будущее. Их ждали Фарик и остальные.
Фарик восседал на своей бетонной трибуне, верхней ступеньке крыльца на 109-й стрит, погруженный в чтение журнала. Выгнув брови, как крылья чайки, он сыпал бизнес-терминами, будто крошками кукурузных чипсов, завалявшихся во рту со вчерашнего вечера.
– Доход на акцию – приличный. Медианная операционная маржа – средняя. Рыночная стоимость – 24,6 миллиона. Прибыль на данный момент… ничего особенного. Доля акционера – 15,7 процента, ни хера себе!
Подруга Фарика, сутулая женщина по имени Надин Примо, придвинулась поближе, положила подбородок ему на плечо и, указывая на страницу, добавила:
– У этой неплохой доход на одного работника.
Трое парней, сидевших на ступеньку ниже, проявили нетерпение.
– Что за хрень ты несешь, Плюх? – спросил долговязый Армелло Сольседо, наполовину доминиканец, наполовину пуэрториканец. – Я не для того сюда приперся, чтобы все воскресенье глядеть, как ты журнальчик почитываешь, entiendes?
Надин ткнула большим пальцем в сторону своих скептически настроенных друзей и сказала:
– Покажи им.
Фарик поднял журнал и с бесконечным терпением детсадовского воспитателя к младым чадам медленно продемонстрировал его озадаченным парням.
– Братья мои, вот что нам нужно знать об этом лете, – серьезные бабки. Экономическая самостоятельность.
– Какой хуйни ты обкурился? – спросил Уинстон, подходя к крыльцу под руку с Иоландой. Оба были одеты одинаково с ног до головы – одинаковые кроссовки, рыбацкие панамы и пижамные костюмы в сине-зеленую полоску. Свободной рукой Иоланда держала Джорди. – Ты, инвалидина, все еще читаешь им журналы про кунг-фу? Не знаю, чему вы так радуетесь, с тех пор как мне исполнилось пять лет, в этих статьях печатают одно и то же. «Мы раскроем вам тайну дюймового удара Брюса Ли и другие могучие техники джит-кун-до – впервые в истории!» И еще картинка, где чувак отжимается на одном пальце.
Он остановился у нижней ступеньки. Все важные решения в жизни Уинстон принял на этом крыльце – например, впервые согласился выпить пива и решил не просить Иоланду сделать аборт. Дальше по улице дети играли в стикбол. Какой-то мальчик обежал три базы подряд и использовал остатки воздуха в легких, чтобы поиздеваться над противником. Если весь мир – театр, то крыльцо у дома 258 по Восточной 109-й стрит было авансценой в Трагедии Гетто. Иоланда потянула своего застенчивого мужа за локоть.
– Борзый, давай сядем.
Осторожно пробираясь через бурелом острых коленей и вертлявых ног, они поднялись по ступенькам и уселись на оставленном для них местечке рядом с коваными перилами. Все присутствующие, за исключением Фарика, радостно приветствовали опоздавших Уинстона и Иоланду рукопожатиями и поцелуями. Фарик же нахмурился и отвернулся. Уинстон вернул внимание друга легким подзатыльником.
– Не отводи взгляда от противника даже во время поклона.
– Ну ты и мудила!
Уинстон не унимался, перейдя на карикатурный китайский акцент:
– Это как палесь, указываюсий на Луну: не консентрируйся на палисе, инасе упустис все сюдеса небес.
– Хватит с меня мути из «Выхода Дракона». Ты опоздал. И это не «Мир карате».
Фарик поставил журнал на сгиб локтя, как Моисей свои скрижали.
– Это июньский выпуск «Черного предпринимателя».
– Ой, только не июньский, тысяча извинений. – Уинстон склонил голову в насмешливом раскаянии. – Что в нем такого особенного?
– В июньском номере есть статья о сотне крупнейших бизнесов, принадлежащих черным. Если мы собираемся этим летом сделать реальные бабки, нам нужны образцы для подражания, и тут, – Фарик шлепнул по обложке журнала, – мы найдем сотню контор, зашибающих бабки, которыми управляют пунктуальные ниггеры, кое-чего добившиеся в мире, где человек человеку вол.
– Человек человеку волк, – поправила Иоланда.
– Не передразнивай меня, – огрызнулся Фарик и продолжил тираду: – Деньги и Аллах – это ключи, ключи, что освобождают от цепей, сковывающих наши сердца и умы. Коран учит человека, как проникнуть в тайны замков, а деньги позволяют приобрести необходимые инструменты. Тогда каждый может изготовить ключ к свободам.
Иоланда оскалилась, как львица перед схваткой.
– Свободам? Во множественном числе?
– Разумеется! Конечно, в сраном множественном!
Фарик потер подбородок, подбирая пример, потом продолжил, разрубая рукой воздух после каждого слова:
– Когда Линкольн дал рабам свободу – в единственном числе – они могли голосовать? Владеть собственностью? Трахаться, с кем хотели? Нет. Поэтому свобод больше чем одна.
– То есть у нас «право на правды, справедливости и стремления к счастьям».
– Колледж тебя портит, дорогая. Ты вообще какую специальность выбрала?
– Еще не решила.
– Видите? Бледнолицые уже прикарманили одну из твоих степеней свободы. Не решила. У черных нет времени на нерешительность. И в твоем колледже на самом деле лишь две специальности, «не решила» и «обманистика».
– Обма… что?
– Не важно. Мы – и вообще ниггеры в целом – должны держать все внутри сообщества: врать по-черному, умирать по-черному и покупать по-черному. Имитировать Жида.
Все больше раздражаясь не столько из-за его религиозной бестактности, сколько по причине отсутствия логики в фариковской риторике, Иоланда прищурилась и спросила:
– Жида? В единственном числе?
– Да. Жида в единственном.
– Ты хочешь сказать, что существует какой-то гигантский Супержид?
– Ты понимаешь, что я хочу сказать, мисс грамотейка. Жид – это … Борзый, как звать трехголового монстра, который дрался с Годзиллой?
– Гидра, – ответил Уинстон.
– Жид – как Гидра. Три головы, но тело движется к общей цели: надрать Годзилле задницу.
– А Годзилла, надо понимать, – черные?
Фарик закатил ревматические глаза и выразительно посмотрел на Уинстона.
– Говорил тебе, не надо приводить женщин! Они ни в зуб ногой в настоящем бизнесе.
– Да пошел ты на хер, Плюх! – рявкнула Иоланда, глядя на Надин в надежде на женскую солидарность.
Надин пожала плечами.
– Он прав.
– Да конечно, прав. Вон, спросите у Буржуя. Буржуй, я же прав?
Услышав свое прозвище, Буржуй мгновенно очнулся от забытья и выпрямился. Его грязное тощее тело уместилось на ширине одной ступени на середине крыльца, колени были плотно прижаты к груди, а мягкие подошвы шлепанцев обхватили край ступени, как когти совы – ветку дерева.
– Ну чего, Буржуй, я прав?
