— Прости, Спайсер. Хорошо, останемся здесь.
— Ты такая зажатая, закрепощенная, — сказал Спайсер. — Но может быть, я тебя потому и люблю. Я — Зевс, божественный соблазнитель и любовник, а ты — Даная.
— Зови меня просто паинька, я буду отзываться на это имя.
— Смотри, браслеты впились тебе в руку. Но не могла же ты растолстеть со вчерашнего дня!
— Задержка воды, — пояснила Анетта.
— Чем же тут гордиться? Некрасиво. А не больно тебе?
— Больно.
— О, это мне нравится! Повернись-ка.
— Доктор Рея сказала, что ты от меня уходишь, — проговорила Анетта.
— Я начинаю подозревать, что доктор Рея с приветом, — сказал Спайсер.
— Но ты ей это говорил?
— Я ей много чего говорю такого, что она хочет услышать, — возразил Спайсер. — Разные сновидения сочиняю, строю планы на будущее. И совсем не обязательно это правда.
— Почему же ты говоришь ей то, что она хочет услышать, в ущерб мне?
— Потому что мне быстро прискучивает, а она знай себе бормочет, и я стараюсь сделать так, чтобы она сменила тему или по крайней мере архетип.
— Но для чего же ты тогда вообще к ней ходишь, если это так скучно?
— Потому что у меня переходный кризис, я должен освободить в себе Персея от Полидекта и убить Медузу, губительную женственность, или, если взглянуть с другой стороны, вырваться от Медузы и бежать от Лилит; или просто быть древесным стволом, столбом, колом, доприродным началом, проникающим в расщелину горы. Больно?
— Да.
— И должно быть больно, — одобрительно сказал Спайсер. — Слегка. Хорошо, а?
— Да, — ответила Анетта. — Ты зови меня просто Птичка. У каждого свои мифы. Лично я выбираю персонажей Диснея.
— Анетта?
— Да, мама.
— Ты поговорила со Спайсером насчет папиных денег? — Нет, не поговорила, — ответила Анетта. — У Спайсера были какие-то неприятности на работе. Все это уже позади. Я уверена, что теперь выплаты начнут поступать с минуты на минуту. Пожалуйста, не беспокойтесь.
— А ты что же, совершенно ничего не знаешь о состоянии его дел?
— Мало что знаю, по совести сказать. Послушай, ма, у меня болит голова, нельзя ли с этим немного подождать?
— Нет, нельзя, — ответила Джуди. — Я сегодня всю ночь не спала от беспокойства. Спайсер такой миляга, но, в сущности, разве мы хорошо его знаем?
— Наверно, нет, ма, — сказала Анетта. — Мужчины всегда преподносят сюрпризы. Можно выйти замуж за двоеженца и познакомиться семьями только на его похоронах. Или за насильника. Или за маньяка-убийцу.
— Я вовсе не говорю, что Спайсер двоеженец, насильник или маньяк-убийца, Анетта, — возразила Джуди. — Не искажай мои слова. Я очень хорошо отношусь к Спайсеру. А как же иначе? Он ведь будущий отец одной из моих внучек. И я хочу, чтобы у вас с ним все было хорошо. Ты всегда можешь приехать и пожить у меня, Анетта, ты это знаешь. Тут твой родной дом.
— Спасибо, ма, — сказала ей Анетта. — Но у нас вроде все в порядке. В полном ажуре.
— Я рада это слышать, Анетта, потому что мне сейчас пришла в голову одна мысль. Ты помнишь вашу со Спайсером свадьбу?
— Конечно, — ответила Анетта.
— Вы же тогда не регистрировались, отложили на потом. В конце концов вы зарегистрировались?
— Замечательная была свадьба, полосатый навес в саду, уйма роз, песни.
— Да, действительно, все было прелестно, но это не было законным бракосочетанием, Анетта. Тогда еще не успели оформить твой развод.
— Какая-то жалкая бумажка, — тихо сказала Анетта.
— Я вдруг перестала тебя слышать, Анетта.
— Ты права, мама. По-моему, Спайсер до сих пор не перевел дом в совместную собственность, и Отдел регистраций мы так за все время и не собрались посетить. Неприятно там: рождения, смерти, браки, все в одну кучу, и надо заранее записываться, а мы, то Спайсер, то я, все время оказывались заняты, и как-то постепенно это отошло на задний план — мол, вот ужо, съездим когда-нибудь. Но это не важно, ма. Все равно я гражданская жена.
— Анетта, института гражданских жен не существует! Женщина приобретает некоторые права, когда имеется рожденный во внебрачном союзе ребенок, а без этого никаких прав у нее нет. Просто знакомая, живущая в доме и между делом вступающая с хозяином в интимные отношения.
— Но у меня будет ребенок, ма, так что не беспокойся.
— Не хотела тебя расстраивать, детка, но приходится иногда напоминать тебе о практической стороне. Твой отец все выяснил.
— Папа не терпит Спайсера, конечно, он все выяснил.
— Неправда, что он не терпит Спайсера, — возразила Джуди. — Ничего подобного. Он, как и я, находит его очень милым. Мы просто волнуемся за тебя. Ты наша единственная дочь. Только, пожалуйста, не расстраивайся и не набрасывайся на нас за то, что мы вмешиваемся. Я сейчас положу трубку, детка, чтобы ты могла взять себя в руки.
— Мне незачем брать себя в руки, мама, я вполне спокойна, — сказала Анетта.
— Будь здорова, дорогая, — попрощалась Джуди. — Кланяйся Спайсеру. И береги себя.
— До свидания, мама.
— Анетта, ты как, в порядке? — спросила Гильда. — Вчера вечером опять передавали про случай сексуального насилия над ребенком в семье. Я иногда задумываюсь: что собой представлял мой отец? Мне было три года, когда он умер. Если ничего не помнишь, может быть, все равно что-то могло остаться в душе и травмирует психику? Такого наслушаешься, пострашнее СПИДа. Анетта, ты меня слышишь?
— Да, Гильда.
— Анетта, я все утро на четвереньках мыла пол в кухне. Оттирала грязь, представляешь? Это значит, я вот-вот должна родить?
— Может быть, — подтвердила Анетта. — Инстинкт свивания гнезда. Наведение чистоты.
— Не нравится мне, что я сама себе не хозяйка, — сказала Гильда. — Страшно все-таки. А вдруг разрывы?
— У всех бывают разрывы, это ничего. Потом зашивают. Или могут аккуратненько надрезать еще до начала родов.
— В клинике нам этого не говорили. Или я прослушала? Все разговоры только про то, чтобы непременно держать за руку своего партнера по родам.
— Я потому и предпочитаю пореже бывать на занятиях. Я не хочу держать за руку своего партнера по родам, я хочу, чтобы мне давали газ и делали спинномозговое обезболивание и чтобы присутствовала незнакомая медсестра, которая слыхом не слыхивала ни о каких архетипах.
— У тебя что-то случилось? — спросила Гильда.
— Помнишь, как мы со Спайсером поженились?
— Помню.
— Ну так вот, мы не поженились, — сказала Анетта.
