— О Господи.
— Я задумалась, а он принялся прощупывать мне груди, как, знаешь, медсестра в клинике щупает, нет ли затвердений, и тогда можно не идти на маммографию, когда грудь зажимают между двумя металлическими пластинками. К этому времени он стоял у меня за спиной. Я вдруг очнулась и спрашиваю: что вы делаете, разве это необходимо? А он прямо рявкнул, что да, необходимо, у беременных часто образуется рак, галопирующая форма, неужели я этого не знала, надо проверяться. Не поймешь, кто он: врач, или мой отец, или отвратительный мужик, у которого из ноздрей волосы растут? Тут эти длинные ручищи обхватили меня из-за спины, как в тот раз, неделю назад, только теперь он еще плел что-то насчет изживания травмы, что взрослой мне должно быть приятно прикосновение отца, как в детстве оно было мне омерзительно; и эта его длинная, твердая штуковина уперлась в меня сзади, и я заорала, обернулась, ударила его по лицу, схватила свою одежду и убежала. По-моему, это считается непристойным приставанием к женщине, но кто мне поверит? Он скажет, что ничего подобного, это была лечебная процедура. А его жена находилась в прихожей, расставляла цветы по вазам. Можешь себе представить? Доктор Рея Маркс, которую Спайсер так обожает. Ручаюсь, что она подслушивала. Я пробежала мимо нее и выскочила через входную дверь, а она стоит и таращится мне вслед. Внизу мне пришлось задержаться, надеть блузку. Ни чего, а? На улице. А потом я пустилась со всех ног, добежала до метро и позвонила тебе. По-моему, никто меня не видел. Что, у меня правда соски такие безобразные?
— На мой взгляд, обычные, — ответила Гильда. — Немного расплылись. У некоторых беременных я видела в клинике гораздо хуже: яркие такие, шоколадные. А у тебя цвета кофе.
— И то хоть спасибо, — сказала Анетта.
— Ты не допускаешь, что тебе это все показалось? — спросила Тильда. — Женщины иногда чего только не на фантазируют про своих врачей.
— Ничего мне не показалось. Могла я нафантазировать слова: «гомеопатия унижения»? Или — «пробуждение ответной реакции»? Да я бы постыдилась выдумать такое.
— Не знаю, Анетта. Неправдоподобно, конечно. Но ведь и в приставания психотерапевта тоже не так-то легко поверить. Человеческий мозг работает странно, тем более при беременности.
— Ты вообще на чьей стороне?
— На твоей. Я говорю теоретически. Мы же не знаем, может быть, обращение доктора Германа Маркса с тобой — общепринятый метод психотерапии. Вполне воз можно, по-моему. Исцеление полученной в детстве сексуальной травмы. Психическая реабилитация через личность психотерапевта. Заместить для пациентки собой фигуру отца, побудить ее во взрослом состоянии заново пережить болезненный опыт детства — и все, дело сделано.
— По-моему, это отвратительно, — сказала Анетта. — Особенно если учесть, что у меня в детстве не было никакого болезненного опыта.
— Это ты так считаешь. Но что, если врач прав и ты просто запрятала травматическое воспоминание в глубины памяти? А теперь он тебя вылечил? Ты даже и знать не будешь. Хотя нет, если теперь у тебя каждый раз будут оргазмы, оргазмы, оргазмы, тогда, значит, так и есть. Ты собираешься рассказать Спайсеру?
— Я думаю, он и слышать не захочет.
— Я могла бы сказать Стиву, — предложила Гильда. — И Стив пойдет и набьет доктору Герману Марксу морду. Если бы это со мной случилось, он бы обязательно его отдубасил.
— Спайсер только скажет, что я его соблазнила. Я же во всем окажусь виновата. Или объявит, что это мои фантазии. А может, и правда? Но как я тогда очутилась у станции «Финчли-роуд», дрожа с ног до головы и с лифчиком в кармане?
— Сегодня жара. Тебе могло стать в лифчике слишком душно, вот ты его и сняла, — предположила Гильда.
— Я бы нипочем не сняла лифчика просто из-за того, что жара, — не согласилась Анетта. — У меня груди стали такие большие, они мотались всю дорогу, пока я бежала. Ужасно неприятно. Нет, это было на самом деле.
— Пойду принесу тебе бокал шампанского, — предложила Гильда.
— Только много не наливай, — сказала Анетта. — А то может повредить ребенку.
— Кстати, какое у тебя оказалось давление?
— Он так и не померил в конце концов. И потом, я еще потому не могу рассказать Спайсеру, что, ты права, он захочет вступиться за доктора Рею Маркс, а не за меня. Если он мне не поверит, то я выйду виноватой в том, что затеяла скандал. А если поверит, то, возможно, бросится спасать доктора Рею Маркс от доктора Германа. Она не то чтобы хорошенькая, но у нее такой беззащитный вид и тоненький, тихий голосок, которым она твердо ставит тебя на место. Легко вообразить, как она взирает на Спайсера снизу вверх этими вытаращенными светлыми глазами и льстит ему разговорами о его душе.
— Я думаю, редко кто разговаривает с виноторговцем о душе, — заметила Гильда.
— Наверно. Ну, ладно. Сейчас вытрусь, и пора домой. И будь что будет.
— Анетта?
— Алло, Спайсер.
— Ты что так долго не брала трубку? Только что вошла в дом?
— Да, — ответила Анетта.
— Где это ты была? — спросил Спайсер. — Ходила судачить к своей любимой Гильде? Мне тут звонил твой приятель Эрни, тебя искал. Ты даже не включила автоответчик.
— Забыла, — сказала Анетта.
— Если ты забываешь, нет смысла его иметь, тебе не кажется?
— Я спешила на прием к моему психотерапевту. И немножко нервничала.
— «К моему психотерапевту»! Я так и знал. Ты вступила в ряды дамочек, у которых есть свой психотерапевт, — сказал Спайсер. — Теперь наконец моя Анетта может высоко держать голову в любом кафе или ресторане. И не ударит в грязь лицом ни в косметическом кабинете, ни в парикмахерском салоне. Дамочка, не отягощенная обязанностями, с душой распахнутой для всякого нового веяния.
— Какая неожиданная лирика, Спайсер, если учесть, что мысль о том, чтобы мне обратиться к психотерапевту, изначально принадлежала тебе.
— По-моему, ты что-то путаешь, Анетта. У тебя вообще в памяти образовалась путаница.
— Но ведь и ты, Спайсер, тоже посещаешь психотерапевта.
— Я — другое дело, — возразил Спайсер.
— Непонятно, почему. Или у мужчин это иначе?
— Ты сегодня какая-то резкая и раздраженная, Анетта, — сказал Спайсер. — Я бы сформулировал по-другому: мужчины в отличие от женщин не обращаются к психотерапевтам по пустяковому поводу. Рея Маркс — последовательница Юнга, трансценденталистка. А ее муж Герман Маркс — эклектик, бехевиорист. Я ищу помощи у нее, ты — у него. Как прошел твой визит на этот раз?
— Не вполне благополучно, — ответила Анетта. — К сожалению, доктор Маркс мне не особенно нравится. Я, наверно, больше к нему не пойду.
— Ну вот, здравствуйте, — вздохнул Спайсер. — Сплошные капризы и фантазии. То пойду, то не пойду. Ты не способна держаться одной определенной линии поведения, Анетта. Не можешь взять себя в руки даже ради благополучия нашего будущего ребенка.
