— Не уверена, что шелковая белая налезет на живот. Но попробую, — согласилась Анетта.
— Ты не разговаривай все время, детка. Перестань думать. Просто будь.
— Можно я скажу еще только одну вещь?
— При условии, что это не критика и не упрек.
— Жаль, что ты раньше не сказал мне о своем намерении обратиться к психотерапевту, — сказала Анетта.
— Я говорил.
— Разве это не то же самое, что делала Эйлин?
— Глупое сравнение, — сказал Спайсер. — Эйлин хотела разрушить нашу семью. А я как раз наоборот. Хочу, чтобы мы жили в мире и спокойствии.
— Помоги мне натянуть рубашку, — попросила Анетта. — Одерни немного со спины. Я люблю твои руки, Спайсер. Всегда любила.
— Я люблю тебя всю, Анетта. Ты как море; мне приятно тонуть в тебе. Но, как у моря, у тебя свои капризы, иногда ты бываешь опасна. Так что мне надо научиться прокладывать курс. Так удобно?
— Уже не очень. Ты слишком наваливаешься на живот.
— Тогда повернись на бок. Лучше?
— Д-да, но так я тебя не вижу. Я люблю смотреть на твое лицо, следить за его выражением. Мне нравится видеть, как ты меня любишь.
— Но чтобы ты могла на меня смотреть, нам приходится вести себя благопристойно, как чете миссионеров.
— В одном выиграешь, в другом проиграешь, — сказала Анетта. — Сейчас я повернусь. Не так ретиво, Спайсер, поосторожнее, а то еще растрясешь ребенка…
— Младенцы надежно заперты у матери в животе. Природой это предусмотрено. Другие женщины ведь не беспокоятся. Не внушай мне, пожалуйста, чувство вины, а то ничего не получится.
— Прости, Спайсер, дай-ка я подогну колени, вот так, — чудесно, чудесно. Ты чудесный, ты лучше всего, лучше всех.
— Почему же ты тогда во мне так не уверена?
— Я уверена, уверена! Я не должна была все это говорить Гильде, это дурно по отношению к тебе.
— Ты вообще слишком много рассказываешь этой Гильде, — сказал Спайсер.
— Больше не буду. Постараюсь, — пообещала Анетта.
— Она тебе не настоящий друг, ей просто нужно, чтобы было о ком сплетничать.
— Наверно.
— Ты столько на меня наговариваешь, — сказал Спайсер. — Поневоле задумаешься. Ты уверена, что это мой ребенок?
— Ну, конечно, Спайсер!
— Потому что я хочу, чтобы ты вся принадлежала мне одному Делить тебя с кем-нибудь еще — этого я не перенесу.
— Ты для меня один, Спайсер. Единственный.
— Ты не то что Эйлин.
— Совсем, совсем не то что Эйлин, — сказала Анетта. — Спайсер, поаккуратнее. Спайсер, все, что тебе хочется, но только… Ты разорвешь мою нарядную рубашку.
— Она слишком тесная на животе. Зачем было ее надевать? И пожалуйста, ничего не говори, это меня отвлекает. Перевернись на живот и говори в подушку, если уж не можешь молчать…
— Я не хочу переворачиваться, — сказала Анетта.
— Почему? Я люблю в тебе все, всю тебя.
— Я тоже хочу говорить тебе это. Тебе в лицо, а не в подушку.
— Делай что я сказал.
— Ну, хорошо, — согласилась Анетта.
— Я тебя люблю, — произнес Спайсер жене на ухо. — Так много любви полезно для ребенка. Это не может повредить — так говорит Рея. Ну, вот, я тебе и сказал. Доктор Рея Маркс, мой психотерапевт. Анетта, я кончаю, ничего не могу поделать, ты так внезапно дернулась… кончай вместе со мной… ну, пожалуйста…
— Да, да. Я тоже. Вот.
— Вот. Уфф. О Господи! Анетта, я тебя люблю.
Спайсер принес Анетте апельсинового сока и уселся в синее плетеное кресло у кровати.
— Ты притворилась, верно? — сказал Спайсер.
— Нет, — ответила Анетта.
— Притворилась, притворилась, я всегда могу определить.
— Теперь я хочу спать, Спайсер, — сказала Анетта.
— Ты всегда хочешь спать, когда я хочу разговаривать, — посетовал Спайсер. — И всегда разговариваешь, когда я хочу, чтобы ты молчала.
— Наверно у меня такое уж неблагоприятное расположение звезд. Спроси у доктора Реи Маркс. Она тебе про это все объяснит.
— Ну вот, дуешься. Рея предупреждала меня, что так будет. Супруги бывают недовольны, если постороннее, как им кажется, лицо вторгается в их брак. Но на самом деле это, конечно, не так.
— Не так?
— Господи, ну разумеется, нет, — ответил Спайсер. — Разве оттого, что ты обратилась к доктору Герману Марксу, он вторгся в наш с тобой брак? Нет. Наоборот. Вот мы только что были с тобой вместе, верно? И ты была замечательная. Ему уже удалось частично растопить твою фригидность.
— Но я никогда и не была фригидной, — возразила Анетта. — О чем ты говоришь?
— Лилит всегда холодна, — ответил Спайсер. — Лилит, пожирательница детей и ненавистница мужчин. Лилит запрещает женщинам оргазм. Отнесись к доктору Герману как к Сатурну: только Сатурн способен справиться с Лилит.
— Что ты такое говоришь, Спайсер? Ты меня пугаешь.
— Тебе незачем пугаться, — отозвался Спайсер. — Я иду обратно в постель. Мы должны изгнать Лилит. Ты притворялась.
— Я не притворялась, Спайсер, — сказала Анетта. — Мне хочется спать. Пожалуйста. Я беременна.
— Обязательно надо испортить удовольствие. Тогда давай разговаривать.
— Ну, ладно, — согласилась Анетта. — Какая она, доктор Рея? Молодая и привлекательная? Или она женский вариант своего мужа?
— Серединка наполовинку, — ответил Спайсер. — У меня с ней нет интимных отношений, учти. А мужа ее я никогда даже в глаза не видел. Все-таки обидно, у тебя такие роскошные груди, и все только для младенца.
— Временно, — сказала Анетта. — А потом ты можешь снова забрать их себе. Ты видишься с ней в доме на Марсфилд-гарденс?
— Да. Но они арендуют его у ПАЮСН. И скоро должны съехать.
— ПАЮСН? — переспросила Анетта.
— Психотерапевтическая Ассоциация Юнгианского и Смежных Направлений, — пояснил Спайсер. — Очень солидная и почтенная организация. У доктора Реи самые лучшие дипломы. Я ведь не лопух какой-нибудь.
— Если ты бываешь в том же доме, как же получилось, что ты не видел ее мужа?
— Мне нравятся твои колени, — сказал Спайсер. — Мне всегда нравились твои колени. Раздвинь их самую чуточку. Я не видел ее мужа, потому что антисинхронизм — почти такая же могучая сила во Вселенной, как и синхронизм.
— Должна признаться, что у меня ощущение, будто со мной в постели незнакомый мужчина. Никогда не слышала от тебя таких слов.
— Тем интереснее. Каждый из нас имеет много слоев, которые мы можем открывать друг другу. У тебя так горячо теперь там, между ногами, с тех пор как ты забеременела. Ей-богу, почти стоит того.
