— Призналась? В чем?
— Так, в разных вещах. Про одного человека.
— Это про кого же?
— Я тебе не скажу, Гильда. Дело прошлое.
— Когда ты была уже замужем за Спайсером?
— Да.
— Ты переспала с Эрни Громбеком?
— Разумеется, нет, Гильда. Ты с ума сошла. Прямо под самым носом?
— Я просто подумала, может, он.
— Ты этого человека никогда не видела и не увидишь. Смотри только не проболтайся Стиву. Это было летом, когда Спайсер уехал во Францию, и все получилось так глупо. Ты знаешь, как я не люблю, чтобы Спайсер уезжал куда-то без меня; и знаешь, как я по нему скучаю и места себе не нахожу. Секс заземляет меня, снимает напряжение, только и всего. Это была не любовь, и ничего такого, просто секс.
— Во-первых, должна тебе сказать, что я просто не понимаю, как ты могла, — сказала Гильда. — А во-вторых, я поражена, хватило же у тебя глупости рассказать доктору Марксу! Что, если он скажет Элинор Уоттс, а она скажет мужу, а он спьяну, за некомплектной бутылкой, — Спайсеру?
— Но ведь то, что доверяют психотерапевту, это тайна, — возразила Анетта. — Вроде церковной исповеди.
— Будем надеяться, — вздохнула Гильда.
— И потом, я всегда могу отпереться.
— А он женат, этот доктор Маркс?
— По-моему, да. На двери прибиты две медные дощечки: «Доктор Герман Маркс» и «Доктор Рея Маркс». И столько всяких сокращений после ее имени! ДМ, МББС, МРК, ПАЮСН, АГТМ. Некоторые мне знакомы. Первые два были у моего отца. В мои обязанности, помню, входило начищать его табличку на двери. У доктора Реи больше званий, чем у доктора Германа. Я подумала, не завидует ли он? Но потом поняла, что нет, конечно, они же психотерапевты, должно быть, проанализировали себя вдоль и поперек, изнутри и снаружи, так что ни одной неразумной эмоции не осталось. И живут себе, наверно, блаженствуют. Вот только почему-то он все время норовит приобнять и дотронуться. Мне бы, на ее месте, это не нравилось. Стоя в нем росту — по меньшей мере шесть футов пять дюймов, и руки чуть не до пола, как у гориллы. И он меня ими обхватил, обнял.
— Это было ужасно?
— Да нет. Как будто тебя обнимает помесь отца с медведем. Покойно и в сон клонит. Сдавил, весь дух вы пустил — и отпустил. Но слава Богу, об астрологии он и не заикнулся. Гильда, ты не знаешь кого-нибудь, кто разбирается в астрологии?
— Марион, подруга Эрни Громбека, болтает о звездных знаках не закрывая рта.
— А-а.
— Но я не думаю, что у Спайсера с ней что-то есть.
— Я тоже не думаю, — сказала Анетта. — Он слишком любит меня. Я изо всех сил стараюсь не быть маньячкой, и по-моему, мне это удается.
— Анетта, — сказал Спайсер в ту же ночь, — имей в виду, я не хочу ничего слышать о докторе Германе Марксе; что он тебе говорил, что ты ему говорила. До каких-то участков своей личности ты не должна меня до пускать, бери пример с меня. Мы два отдельных человека, не наваливайся на меня всей своей массой; ты вдавливаешь меня в землю.
— Ты прав, — ответила Анетта как можно шутливее, — я за последнее время сильно прибавила в весе, но это все главным образом малышка. Наша малышка.
Была ночь с понедельника на вторник. Спайсер вернулся домой в две минуты восьмого и теперь был не рас положен шутить.
— И потом, — добавила Анетта, — я думала, брак — это когда двое вместе.
— Что за выражения из дамского журнала! — сказал Спайсер. — Двое вместе!
— Ты же понимаешь, что я хочу сказать.
— Нет, не понимаю. Объясни.
Анетта не стала объяснять и сказала, что лучше подождет, пока Спайсеру станет лучше. Спайсер сказал, что с ним все в порядке, это с ней что-то происходит; ее претензии неразумны, но у нее такая неблагоприятная констелляция в Седьмом доме, что ничего удивительного. Она прожила несчастное детство и теперь вымещает это на Спайсере.
— Но, милый Спайсер… — начала было Анетта.
— Не называй меня милым, это звучит фальшиво.
— Но, Спайсер, у тебя детство было гораздо несчастливее моего.
— У нас тут не соревнование, Анетта. И смеяться совершенно не над чем.
— Если я смеюсь, то просто потому, что это глупо. По части детского горя, Спайсер, ты выигрываешь без напряга. У меня до сих пор оба родителя живы, а твой отец умер, когда тебе было четыре годика, мать сошла с ума и бегала по дому и вопила, пока ее не засадили в психушку.
— Иногда, Анетта, твое бездушие лишает меня дара речи.
— Прости, Спайсер, я просто старалась взять легкий тон.
— Твоя мать, бесспорно, не умерла, — сказал Спай сер. — До сих пор не оказала тебе такой любезности. Но зато как ты ее ненавидишь, бедную женщину.
— Ты что, Спайсер? Я не ненавижу свою мать.
— Ты не раз и не два сама мне в этом признавалась, Анетта.
— Бывает, она действует мне на нервы, как всякая мать, и я могла что-нибудь в таком духе сказать и с тобой поделиться, потому что ты — мой муж. Но я люблю свою мать, а вовсе не ненавижу.
— Ты, по-видимому, сама не знаешь, что говоришь и что чувствуешь. Твой Нептун формирует такой неблагоприятный аспект с Плутоном, что у тебя в голове постоянный кавардак. За последние недели мы немало о тебе узнали. И теперь, когда обнаружено истинное время твоего рождения, мы можем разрешить многие неясности, — заключил Спайсер и удалился в кабинет читать.
— Папа? Что-нибудь случилось?
— Нет, все в порядке, Анетта. Просто дружественный звонок. Как у вас там дела?
— Отлично. Какие новости дома?
— Все по-старому, более или менее, — ответил Джайлс Томас, отец Аннеты. — Твоя мать решила поменять ковровые покрытия. Как по-твоему, нам надо менять ковровые покрытия? Эти уже все потерлись.
— Будь я на вашем месте, я бы убрала ковровые покрытия совсем, натерла бы полы и положила половички.
— Разве при этом не подымется ужасная пыль?
— Подымется, па. Но ты мог бы взять маму и на недельку куда-нибудь уехать, пока пыль не осядет.
— Нам будут не по карману новые покрытия. Процентные ставки опять упали. Люди радуются, когда падают ставки, а никто не думает, каково это для пенсионеров, которые живут на фиксированный доход.
— Но вы все-таки управляетесь?
— Конечно, управляемся, детка. Ты о нас не беспокойся. Как поживает наша будущая внучка?
— Процветает. И я с ней.
— А Спайсер?
— В порядке. В данный момент читает в кабинете.
— Ну а ты чем занимаешься? — спросил ее отец.
— Делаю попытку разобраться в мифе о Европе и быке. Гильдин знакомый режиссер хочет представить переговоры по Генеральному Соглашению о Тарифах как похищение Европы быком-Юпитером, где бык — это Америка.
