— Это заходит слишком далеко, — сказала Анджелика и закрыла глаза. — Я передумала. И присоединюсь к леди Райс.
— И я тоже, — сказала Джелли. — Ангел, ты сама себе хозяйка.
Прежде чем удалиться, Джелли сумела выдернуть каблук из решетки, а не сбросить туфлю, как с радостью сделала бы Ангел. Ангел не отличалась ни предусмотрительностью, ни бережливостью. Ей нравилось швыряться деньгами и вещами. Туфли были из серебряной сетки — очень дорогая пара, надевать которую леди Райс редко выпадал случай: в кругу Райсов туфли носили простые и прочные. Вскоре Джелли осознала, что леди Райс лежит полураздетая на постели, но не в «Клэрмоне», а в каком-то незнакомом отеле. Ну, чем меньше знать об этом, тем ей лучше! Она просто надеялась, что останется в живых. Случайные половые связи — это безумие.
По краям шкалы «секс с незнакомыми» находились серийные убийцы, ВИЧ-инфицированные сексуальные маньяки, а затем, ближе к дому, следовали садисты, любители пускать в ход кулаки, самоутверждающиеся мужчины, мужчины с потребностью унижать. Если Джелли знала все это, то почему же Ангел с такой охотой подвергает леди Райс опасности? Или Ангел считает, что ужас — малая цена за секс? Зачем двоим мужчинам одна женщина? Или одна женщина позволяет сэкономить цену за двух?
Впрочем, выяснилось, что Майкла и Дэвида интересовали телесные отверстия друг друга, а не Ангел. Ангел, как ядовито заметила утром Анджелика, благополучно вернувшаяся в «Клэрмон», служила свидетельницей страсти, даже любви, и своего рода мягким, сладким, плотским джемом на жесткой, довольно зачерствевшей хлебной корке, намазанным в надежде придать этой корке аппетитность. На что Джелли ответила:
— Ты просто обожаешь эвфемизмы, Анджелика. Это было омерзительно. Мужчины — скоты. Им просто требовалось запасное дуло, чтобы загонять шомпол, если своих не хватило бы. Никакой любви тут нет, ни малейшей.
На что Ангел пробормотала, что они вроде бы любят друг друга, а вообще на кой нужна любовь? Она, Ангел, отлично провела время и заработала сто фунтов наличными; затем, когда Анджелика наполнила ванну и набросала в нее душистых солей, а Джелли аккуратно сложила одежду и неодобрительно заворчала, глядя на ободранный каблук, Ангел утомленно замолчала и спряталась.
Когда она ушла, Джелли сказала Анджелике:
— Ну, что нам с ней делать? Она втянет нас в какую-нибудь жуткую историю.
А Анджелика, смазывая ноющие места целительными бальзамами, сказала: «Не знаю». А за завтраком сказала:
— По-моему, когда вошла Ангел, я видела этого милого бармена. У меня такое чувство, что он устроил засаду. Чем мы занимались, было очевидно: пьяные, одни, юбка разорвана, четыре утра. Что, если он сделал снимки?
— Чушь, — резко сказала Джелли. — Мы заметили бы вспышку.
Анджелика сказала:
— В таком состоянии мы ничего бы не заметили. Джелли сказала бодро:
— Ну, во всяком случае, мы снова «мы». Хорошо проведенная ночь творит чудеса.
Анджелика сказала:
— Говори за себя. Мне стыдно, я чувствую себя опозоренной. Но, наверное, ничего другого я не заслуживаю.
Кофе они пили с удовольствием. Черный и очень крепкий. Булочки были свежайшие, и еще восхитительная датская тарталетка с яблоками. В окна лились солнечные лучи.
— Всего четыре часа сна, — сказала леди Райс, совсем оправившаяся, — и полный рабочий день впереди! Только Богу известно, что на меня иногда находит.
День, естественно, был полностью потерян. Леди Райс кое-как продержалась до его конца, как Джелли, мучаясь с похмелья и невыспанности, но боль предположений поутихла, возмущение и слепая ярость, что Эдвин предпочел ей другую женщину, что другая женщина с такой легкостью присвоила ее мужа, ее собственность, ее дом, самую ее жизнь прямо у нее на глазах, чуть-чуть ослабела. Леди Райс использует свои альтер эго в шахматной партии выживания. Что еще ей остается?
Джелли забыла сохранить файл и потеряла работу всего дня, включая письмо к Барни Ивенсу, о котором ничего не сказала Брайану Моссу. Если поступило письмо с жалобой на задержку, она могла потерять и его. Она перестала торопиться. Теперь она старалась выиграть время. И понимала, что начался какой-то процесс выздоровления. Другие согласились с ней.
Оказалось, что выходка Ангел особого ущерба не причинила.
— Секс, деньги и алкоголь — опасная смесь, — строго сказала Джелли. Поскольку Ангел не могла обходиться без первого, а во вторых нуждались все они, то было решено больше никогда не напиваться. Вокруг слишком много разведенок, которые надеются, что алкоголь поможет им продержаться ночь, а в результате не способны продержаться день.
(16)
Плохие и хорошие
Тулли Тоффнер позвонил Брайану Моссу. Трубку взяла Джелли. Она сказала, что Брайан Мосс на совещании, хотя никакого совещания у него не было. Она сказала, что попросит Брайана Мосса перезвонить ему, но не попросила.
— Почему он нам не нравится? — спросила Анджелика.
— Он не симпатизировал, — неопределенно сказала леди Райс. — Не в нашем стиле.
Воспоминания о браке стирались, да и, собственно, принадлежали они одной леди Райс, во всяком случае, о последних его днях. Несколько ярких эпизодов выступали из общего серого тумана: труба, проваливающаяся сквозь крышу, вручение денег Роберту Джеллико, уход за леди Вентурой, обед, на котором Натали обожгла лоб Сьюзен супом из лангуст. Да, Тулли Тоффнер был там в тот вечер, но что он сказал? Что сделал? Она помнила, как Сара Тоффнер жаловалась на прислугу. Но теперь эти эпизоды висели подобно космическим кораблям в некоем пространстве без начала, без конца. К леди Райс они больше особого отношения не имели. Она не видела Эдвина и не говорила с ним полгода, хотя он несколько раз звонил Брайану Моссу и она соединяла его с ним. Эдвин даже не узнал ее голоса. Много раз она видела каракули его подписи на нижней строке писем и прижимала ее к губам, ища утешения, как ни старалась Джелли остановить ее, восклицая с омерзением: «Господи! Уж эти мне женщины, которые любят слишком сильно! Этот мужчина — просто чудовище!» Леди Райс прибегала к хитрости за хитростью, чтобы добраться до сэра Эдвина по телефону, но он сменил свой личный номер. Трубку снимала Антея или миссис Макартур, и леди Райс вешала свою, а сердце у нее колотилось и прыгало по всей груди.
Антея теперь расхаживала по ее, леди Райс, кухне, пользовалась ее кастрюлями и сковородками, ложилась в ее кровать с ее мужем — леди Райс все это представлялось кошмаром, хотя остальной мир вплоть до Джелли, Анджелики и Ангел ничего сколько-нибудь особенного тут не находил. В наши дни ведь мужчины и женщины обзаводятся сериальными женами и мужьями, так у кого хватит сил и терпения постоянно менять дома и обзаводиться новыми при смене партнеров? Дети, если таковые имелись, требовали привычной обстановки. Никакая дружественная магия в столовых приборах и сервизах, в подушках и сервантах не допускалась, пусть они и были спутниками брака, — это попросту было бы непрактично. Разве в кресле отца Анджелики теперь не сидел новый мужчина и явно не опасался призраков? Пусть новая спутница жизни поливает комнатные растения бывшей спутницы, другого ничего не требуется. Теперь леди Райс благодарила Бога, что у нее нет детей, которые раздирали бы ее в клочья: ведь она любила бы их и ненавидела, искала бы в них поддержки и отвергала, узнавая в них их отца. Не верила она теперь и в то, что, будь у нее ребенок, это хоть как-то повлияло бы на ее брак. Эдвин увидел бы в своем ребенке свою жену и выгнал бы их обоих, только и всего.
