Она подняла сливу и отшвырнула ее с глаз долой из памяти вон. Слива угодила Сьюзен в левый глаз. Сьюзен закричала. Ее рука метнулась к глазу. Ее всю обрызгал сливовый сок, который так приятно схож с кровью.
— Извини! Извини! — восклицала леди Райс. — Я хотела бросить ее на кучу компоста. Но я так плохо кидаю! Прости меня, пожалуйста. И не говори Эдвину, он не простит.
— Прямо в цель! — сказала Джелли, а все остальные голоса хихикали, давились смехом, одобряли. — Так ее! Хороший бросок, сэр!
— Черт! — сказала леди Райс с необычной для нее свирепостью. — Это еще что? Да заткнитесь вы, чтоб вас! — Да, у нее изредка случались такие вспышки гнева, но почти всегда он был обращен на нее саму, а не на внешний мир.
— Бедная Сьюзен, — сказала леди Райс. — Пойдем в дом почистим тебя.
Но Сьюзен не пожелала остаться. Зачем? Эдвина там не было. Достаточно, что ему сообщат о ее визите.
Розамунда сделала аборт и даже не попыталась этого скрыть. Деревня ее осудила. Симпатии вновь были отданы Сьюзен и Ламберту, которые теперь делали покупки вместе и возвращались в Железнодорожный коттедж вместе, а по утрам почтальон видел их в ночных пижамах, босых, бодрых. Бедный Ламберт, говорили все. Какая жуткая у него жена. Убила из мести собственного ребеночка! А Сьюзен такая обворожительная, такая жизнерадостная, такая веселая, так сильно влюбленная. А Розамунда никогда Ламберта не любила по-настоящему. Женщины, думающие о собственной карьере, — плохие жены, кто же этого не знает. А матери — плохие доктора. Всегда торопятся домой к своим, вместо того чтобы хорошенько полечить ваших.
Сьюзен родила девочку, Сирину, с такими же выпуклыми карими глазами, как у ее брата. Глазами Ламберта. Люди кивали, улыбались, желали им счастья. Наконец-то семья воссоединилась! Как удачно, что Роланд такой тихий ребенок. Ламберт, водворившись в Железнодорожный коттедж, первое время мог творить в более спокойной обстановке, чем в комнатах над амбулаторией. Но после рождения Сирины, увы, безмятежным дням размышлений и любви настал конец. Сирина плакала, хныкала, орала, билась в ознобе. Ее здоровье нуждалось в постоянном медицинском присмотре: внезапные подскоки температуры, припухание младенческих век, стиснутые багровые младенческие кулачки требовали его незамедлительно.
А в Райс-Корте Эдвин выходил из комнаты, стоило кому-нибудь упомянуть про существование Сирины или тяжелые роды Сьюзен, но, с другой стороны, когда это мужчин его склада интересовали гинекологические или педиатрические разговоры?
По словам Натали, у которой уборкой занималась та же женщина, что и у Сьюзен — Маргарет, жена человека, потерявшего место на почте, — Сьюзен, громко топая, входила в кабинет (прежде кабинет Хэмфри) и совала Сирину в отеческие объятия Ламберта. «Твой ребенок, — говорила она. — Ты отец, так и заботься о ней, вызови врача, не бросай все на меня».
Ламберт старался, как мог, но с вызовом врача возникла проблема — коллеги Розамунды оказались более лояльными, чем можно было ожидать. И Ламберту оставалось только бросить на полуфразе переписываемую сцену и везти малютку Сирину в травмпункт в двадцати милях от Барли. По прибытии туда Сирина неизменно оказывалась совершенно здоровой: симптомы сотрясения мозга (Роланд, страдая от братской ревности, имел обыкновение набрасываться на сестричку с кулаками) исчезали, температура опускалась до нормальной и затруднение с дыханием проходило при первом же соприкосновении с запахами и общим видом настоящего медицинского учреждения, с зеленым или белым халатом, с ласковым, заботливым стетоскопом. Просто можно было подумать, что лечение у девочки в крови, что у нее какая-то особая связь с медицинской профессией, но откуда же? Пошли слухи, что дух Розамунды витает над Железнодорожным коттеджем точно неприкаянный призрак, пусть физически она и пребывала в амбулатории, держа голову высоко, бросая вызов осуждению света.
Как-то Натали посетила леди Райс, которая теперь часто коротала вечера дома в одиночестве. Эдвину пришлось уехать по делам райсовского поместья — навестить братьев на тропических островах, и жену он с собой не взял. «Так будет лучше, моя дорогая. Мы даем друг другу слишком мало простора». Леди Райс не могла не признать справедливости этого довода. Да и как обойдутся посетители Райс-Корта без ее неусыпного внимания? Сливки в чае со сливками — последняя приманка — могут оказаться скисшими; полы перестанут натираться; бухгалтерский учет нарушится; к тому же посетителям нравилось увидеть титулованную особу, пусть и парвеню, хотя бы мельком, хотя бы исчезающий за колонной головной платок, колыхание практической юбки. Нет, леди Райс никак не могла пренебречь своими обязанностями. «Титулы, — смеялся Эдвин своей излюбленной шутке, — титулы даром не даются».
В другой раз Натали сказала:
— Не странно ли? Я же была по-настоящему симпатичным человеком. А теперь уже нет. Вот что с тобой делает предательство. Я ненавижу Сьюзен не за то, что она отняла у меня Клайва, а за то, что она сделала с моим характером. Надеюсь, Анджелика, тебе этого испытать не придется и ты навсегда останешься симпатичной. Ты правильно делаешь, храня слепоту, так лучше всего.
— О чем ты? — спросила леди Райс. Ей казалось просто поразительным, как ее приятельницы проецировали на нее собственные беды, в чем бы эти беды ни заключались. — Почему ты говоришь, что я слепа?
— Да так, — сказала Натали. — Я теперь совершенно счастлива. У меня новое хобби, игра под названием «допекай Клайва». Я требую все больше и больше алиментов, а потому получаю доступ к его счетам. Я не даю ему ни секунды покоя. Обойдется! Он платит по закладной Сьюзен.
— Он… что? — Леди Райс даже растерялась.
— Хамфри не может ее содержать, он разорился, так что Клайв взял это на себя и тратит деньги, по праву наши общие.
— Но разве Ламберт не помогает?
— Ламберт? — усмехнулась Натали. — Ламберт на пути к отставке.
— Не могу поверить.
— По словам Маргарет, чуть утром Ламберт уходит из дома, чтобы проводить Роланда в школу, как Сьюзен уже названивает Клайву. Ламберт возвращается без четверти девять, и без четверти девять минус тридцать секунд Сьюзен и Клайв кончают разговаривать.
— Маргарет ненадежная свидетельница. Она ненавидит Клайва.
— Почему, Анджелика, ты продолжаешь поддерживать Сьюзен, мне абсолютно непонятно.
— Но Сьюзен и Ламберт по-настоящему любят друг друга, — сказала леди Райс жалобно.
— Когда Хамфри ушел, Сьюзен потребовалась нянька, — сказала Натали, — а Клайв прекрасен как приходящий любовник, но как партнер, живущий в доме, он безнадежен. Ну и она взамен ухватила Ламберта — из-за пьесы в Национальном. Думала, что будет знакомиться с интересными людьми. Но, по словам Маргарет, из Национального звонят и требуют переписать, а Ламберт ничего не делает и не сделает. По-моему, тебе следует держаться от Ламберта подальше, Анджелика. Стремление губить себя заразительно. В деревне говорят, что ты безнадежно в него влюблена.
