День продолжался, и Нора постепенно поняла, что никому особо не нужна. Она мысленно улыбнулась, подумав, что если бы улизнула из дома и пошла гулять, никто бы и не заметил. На нее обратили внимание, только когда пришла Уна и дочери собрались внизу.
— Здорово, что ты сделала прическу перед работой, — оценила Айна.
— Я тоже хотела сказать, что классная, но слишком уж была в шоке, — подхватила Фиона.
— Девчонки, доживите до наших лет — и будете знать о волосах все, — сказала Уна.
— Ты устраиваешься в контору на полный день? — спросила Айна.
Нора кивнула.
— А что будут делать мальчики, пока ты на работе?
— К шести я буду дома.
— Но они-то приходят в полчетвертого или в четыре.
— Станут заниматься уроками.
— Или устроим уборку, — сказал Конор.
— Ну, нашу комнату убирать незачем, — ответила Айна.
— А мы уберем, мы все перевернем вверх дном и найдем все письма ваших дружков.
— Мам, не пускай его в нашу комнату, — попросила Айна.
— Конор — воплощение свободы, — ответила Нора.
— Что такое “воплощение свободы”? — спросил Конор.
— То, что ты пронырливый мелкий нахал, — сказала Фиона.
— Нет, серьезно, — не унималась Айна, — разве не лучше им зайти к кому-нибудь и дождаться тебя?
— Я н-никуда не пойду, — заявил Донал.
— А если что-то будет не так, Донал за Конором присмотрит, — сказала Нора. — И я буду приходить домой на обед в середине дня.
— Кто же будет этот обед готовить?
— Я, накануне вечером, а Донал сварит картошку, как вернется из школы.
Она вдруг ощутила себя подозреваемой на допросе и подумала, не сменить ли тему. Все пятеро, похоже, теперь относились к ней настороженно, как будто она устроилась в контору Гибни, чтобы уклониться от по-настоящему важных обязанностей. Никто из детей не знал, как мало у них денег, и она понятия не имела, что Кэтрин наговорила Уне. Поскольку машина стояла у палисадника, а в доме не наблюдалось признаков нищеты, никто из них не понимал, до чего все зыбко, несмотря на продажу дома в Куше, и что машину тоже придется продать, если Нора не устроится на службу, а после настанет время обдумать и переезд в дом поменьше.
— Почему не уехать в Дублин, не поискать работу там? — спросила Айна.
— Какую, например?
— Не знаю. В конторе.
— Я не хочу в Дублин, — сказал Конор. — Терпеть не могу дублинцев.
— А чем они провинились? — осведомилась Уна.
— Они как миссис Батлер из “Толка Роу”, — ответил Конор, — или миссис Фини, или Джек Нолан, или Пегги Нолан. Одна болтовня.
— Тебя мы можем оставить здесь, чтобы не пропустил ни серии, — сказала Фиона.
— А женщина эта, Пресвятое Сердце, так и заведует конторой? — спросила Уна. — Как ее звать?
— Фрэнси Кавана, — ответила Нора.
— Помнишь Бреду Доббс? — спросила Уна. — Так вот ее дочь работала в этой конторе. О господи, мне, наверно, не следует это рассказывать. Конор, если где-нибудь брякнешь, я лично откушу тебе оба уха.
— Конор — могила, можно доверить любой секрет, — сказала Фиона.
— Я ничего не скажу, — пообещал Конор.
— В общем, дочка Бреды ненавидела Пресвятое Сердце, а до замужества проработала там годы. И в последний день отомстила.
Уна умолкла.
— Что она сделала? — спросила Фиона.
— Вряд ли мне стоило начинать, — вздохнула Уна.
— Говори, — сказала Фиона.
— В общем, все тамошние знали одну особенность Пресвятого Сердца: она не уходит на обед. Работает день напролет и ничего не ест. Наверно, из-за этого она к четырем часам превращается в мегеру. И у нее была привычка вешать пальто в коридоре, где висит одежда остальных. Дочь Бреды так ее возненавидела, что целую неделю собирала собачье дерьмо, а потом как-то утром набила им оба кармана ее пальто, а в четыре спросила у Сердца, или как ее там, нельзя ли ей уйти на пятнадцать минут раньше, раз она работает последний день, и Сердце ответила, что ни в коем случае и пусть немедленно возвращается за стол. Тем вечером Пресвятое Сердце заработалась допоздна, и никто не видел, что было дальше. Может быть, она ничего не замечала, пока не сунула руки в карманы по дороге домой.
— А карманы были большие? — осведомился Конор.
— Короче, теперь она вешает пальто у себя в кабинете, — продолжила Уна, — но забавно то, что на следующее утро она явилась в том же пальто как ни в чем не бывало. Старое коричневое пальто, и кто ее знает — может быть, она его носит до сих пор.
— Гадость какая, — сказала Фиона.
— По-моему, Доббсова дочка мало чего добилась, — заметила Нора.
— О, она вышла замуж за одного из Гетингов из Уларта, он замечательный парень, и у них новое бунгало. У него свой бизнес. Я несколько раз играла с нею в гольф — такая душка! Она добилась, чего хотела, и ей достаточно.
— Коровье дерьмо было бы хуже, — сказал Конор.
— Или б-бычье, — сказал Донал.
* * *
По пути в Банклоди Айна, сидевшая на переднем пассажирском сиденье, спросила, известно ли Норе, что Уна в гольф-клубе с кем-то встречается. Подруга Айны, устроившаяся сзади, подтвердила: ее мать, которая ходит в гольф-клуб, тоже об этом слыхала.
— Уна? — переспросила Нора.
— Да, поэтому и сияет. Мы спросили у нее, когда она заглянула к нам в комнату, но она только покраснела и заявила, что в клубе слишком много болтают.
Нора подсчитала: ей сорок шесть, значит, сестре сорок. Несколько лет назад они с Кэтрин решили, что Уна никогда не выйдет замуж и останется работать в конторах пивоварен Роше, а жить будет в доме, где жила с матерью, пока та не умерла.
— То есть ты не знаешь, кто этот счастливец? — спросила Нора.
— Нет, но мы ей пригрозили, что если в ближайшее время не расскажет, то пустим слух, будто это Ларри Кирни. Она рассвирепела, но все равно не сказала.
Нора знала, что Ларри Кирни — городской забулдыга, что вечно торчит у распивочных. Внутрь его не пускали. Однажды вечером несколько лет назад, когда Кэтрин с Уной бывали в гольф-отеле в графстве Каван за компанию с Роуз Лейси и Лили Деверо, им случилось пить чай с парой из Дублина — снобами до мозга костей, которые без умолку расписывали свой шикарный дублинский гольф-клуб. Они похвалялись, пока Лили серьезным тоном не сообщила дублинскому супругу, что он поразительно похож на жителя Эннискорти, одного из лучших гольфистов графства Уэксфорд, а зовут его Ларри Кирни, — не родня ли они? Кэтрин вылетела из ресторана, завывая от смеха, а Уна следовала за ней по пятам.
