Кэрол взяла с подоконника старого жирафа из папье-маше, сдула с него пыль и словно вновь почувствовала, как сухие теплые руки мисс Кэллоуэй направляют ее пальцы, помогая формировать скелет жирафа с помощью красных плоскогубцев, и от мисс Кэллоуэй пахнет печеньем и кофе, который она пила во время перемены в учительской. «Ну, теперь нажимай сильнее!»
Кэрол спросила у кассирши в «Низе» номер телефона местной фирмы по вызову такси, позвонила туда из автомата и, усевшись на скамейку и поджидая такси, стала вспоминать уличный праздник, который они в 1981 году устроили по случаю свадьбы принца Чарльза и Дианы. Все тогда здорово напились и танцевали прямо на автобусной остановке под Ким Уайлд и «The Specials»
[66], записи которых крутили на каком-то допотопном магнитофоне. «Этот город… возникает, как призрак…»
В центре Мейлард-роуд они расставили раскладные столы, но никакой торжественной части, в общем, не получилось, разве что спели «Боже, храни королеву», да член местного совета произнес не слишком искреннюю речь, которую, впрочем, быстро заглушили мяуканьем. Чем ближе к вечеру, тем сильнее разгоралось веселье, а когда с наступлением темноты люди постарше стали постепенно расходиться по домам, атмосфера празднества стала приобретать несколько зловещий характер. Кэрол вспомнила, как какая-то женщина сидела на траве и не скрываясь рыдала в голос, как этот ужасный, потрясающий тип, старший брат Ямин, прямо на карусели занимался сексом с Трейси Холливуд, а вокруг стояли его приятели и вопили, изо всех сил раскручивая карусель. А потом близнецы Шихан стали запускать горящие ракеты через футбольное поле и вдоль улицы, но приехали полицейские, и они удрали, но, как только полицейские уехали, снова принялись за свое. Даже несколько месяцев спустя в крапиве на краю футбольного поля еще валялись маленькие пластмассовые флажки «Юнион Джек», большие банки из-под пива и тарелки с изображением королевской четы; немало подобного мусора было засунуто и за сетку ограды возле булочной Лидбиттера.
Потом Кэрол вспомнила, как однажды на Рождество брат Хелен Веллер, вооружившись лишь простыней с изображением Спайдермена, спрыгнул с балкона на седьмом этаже Кавендиш-тауэр после того, как всласть угостился какими-то особыми грибочками. Она вспоминала обувь фирмы «Кашарель», клубничный «Несквик», группу «Бони М», поющую «Ра, Ра, Распутин». Вспоминала, как ее отец, стоя у окна и глядя на все это безобразие, приговаривал: «Взгляни на труды мои, Господь всемогущий, и приди в отчаянье». Лишь много лет спустя Кэрол поняла, что это были не его собственные слова, хотя она и до сих пор не знала, за кого он пытался себя выдать – за самого Шелли или за его Озимандия
[67].
Робин достала из стиральной машины мокрое белье, сунула в сушилку, и она с грохотом начала крутиться. За приоткрытой дверью-гармошкой племянницы Кэрол смотрели мультсериал «Футурама». Фергал, Клэр и Либби. Она никогда не могла запомнить, кого из девочек как зовут. Стены были увешаны детскими карандашными рисунками в дешевых клееных паспарту. В прихожей висело пять теннисных ракеток, валялся хоппер – резиновый шар с ручками, на котором можно сидеть или прыгать, странное, абсолютно мертвое резиновое дерево и две вполне живые кошки. От противного дребезжанья барабана Кэрол уже просто тошнило.
– Господи, Робин, как ты могла допустить такое?
– Я ничего такого не допускала.
– Но ведь она наверняка под себя ходит!
– А ты, значит, раздела ее, выкупала в ванне и переодела во что-то чистое?
За это время Робин прибавила, по крайней мере, килограммов пятнадцать. Да и вообще вид у нее был весьма запущенный.
– Целых шесть лет! Черт побери, Кэрол! Почему ты даже не сообщила, что собираешься приехать?
– Но это ведь и моя мать тоже.
– Открытки на Рождество, дурацкие, никому не нужные имейлы. – Робин сердито захлопнула дверцу стиральной машины и водрузила корзину с бельем на стул.
– Слушай, давай не будем.
– Не будем что? Не будем обращать внимание на то, что ты тогда в темпе вальса удалилась в сторону заката?
– Почему ты мне не сообщила?
– А ты никогда и не спрашивала.
– О чем не спрашивала? Неужели я должна была спросить: «Не сошла ли наша мать с ума?»
– Во-первых, с ума она вовсе не сошла, а во-вторых, ты вообще никогда ни о чем не спрашивала.
Этот аргумент неожиданно подействовал на Кэрол весьма благоприятно – ей словно дали линейку, которую можно засунуть под гипс и почесать наконец зудящее немытое тело.
– Давай не будем считать, кто о чем не спросил и кто чего не сказал. Сейчас речь о том, что наша мать спит на полу и ее дом буквально весь в дерьме.
– Ты не приехала, даже когда папа умирал!
– Мы тогда находились в Миннесоте, в полной глуши. Я и посланий твоих не получала, пока мы снова в Бостон не вернулись. Ты же все это знаешь.
– И на его похороны ты не приехала!
Кэрол понимала, что должна перестать спорить, должна уступить Робин. Ее собственная жизнь была настолько содержательнее жизни сестры, настолько во многих отношениях превосходила убогую жизнь Робин, что стоило все же позволить ей одержать хотя бы эту маленькую моральную победу. Однако упреки сестры были слишком болезненны – ведь она, Кэрол, сказала чистую правду. Она и до сих пор хорошо помнила, как все было там, в Миннесоте. Помнила орлов, паривших над озером, и бурундуков, носившихся по крыше хижины, и запах кедра во всех помещениях, и красную лодку, привязанную к причалу внизу, на берегу озера. Ей казалось порой, что она и сейчас слышит плеск воды, бегущей за бортом, и мягкие шлепки озерных волн по алюминиевому корпусу лодки.
– Она из дома-то хоть иногда выходит?
– Я сама к ней забегаю по вторникам и четвергам после работы, а в субботу с утра хожу в «Сейнсбериз» и закупаю для нее продукты.
– Значит, сама она вообще нигде не бывает?
– Ну, по крайней мере, я забочусь о том, чтобы она хоть с голоду не умерла. – Робин довольно долго смотрела на сестру, потом спросила: – Как Айша, Кэрол?
Да что Робин в этом понимает? Смотрит на нее, словно рентгеном просвечивает, и считает, что Кэрол способна заглянуть домой разве что по слабости. Неужели быть матерью означает тратить свою жизнь исключительно на удовлетворение чужих потребностей?
– У Айши все отлично. Насколько я знаю.
Робин кивнула, но ни слова в утешение сестре не сказала. Зато вдруг сообщила:
– У отца нашли метастазы и в легких, и в костном мозге. Его попросту зашили и отправили в хоспис.
