Она вылезла из такси на Грейс-роуд и немного постояла, глядя на противоположную сторону большого заросшего травой треугольника, обозначавшего центр квартала, – две стороны образованы многоэтажными домами, а вдоль третьей тянется ряд магазинов. В центре, естественно, предполагалась игровая площадка. В целом это место выглядело, должно быть, просто фантастически, но только в виде архитектурного проекта и еще до того, как все это было построено и заселено вполне реальными людьми.
Вон там местный магазин сети «Низа», а там – «Фраинг сквард», где торгуют жареной картошкой. Между ними консультационный центр Берни Кавелла. Двое мальчишек увлеченно показывали друг другу сложные трюки на маленьких велосипедах, устроившись в центре площадки на большом, выступающем из земли камне, которому они дали название «Метеорит». Кэрол свернула налево и прошла мимо Франклин-тауэр, где, как всегда, даже в холодном декабрьском воздухе, чувствовалась прогорклая вонь от мусорных баков.
Дом номер 17 по Уоттс-роуд. Перед ним дорожка, вымощенная старой, потрескавшейся сланцевой плиткой. Несмотря на то что давно уже перевалило за полдень, все шторы на грязных окнах были задернуты. Звонок не работал. Кэрол постучала, погремела крышкой почтового ящика, немного подождала и снова постучалась, но ей никто не открыл. И душу ее вдруг охватило то ли отчаяние, то ли облегчение – она и сама не была уверена в собственных чувствах. Присев на корточки, она заглянула в замочную скважину. В холле было темно и холодно, и оттуда тянуло каким-то странным запахом. Пожалуй, мочой.
– Мам!.. – позвала она, вмиг снова став девятилетней девочкой в зеленом шерстяном пальтишке и противных носках, которые вечно сползали и комком собирались под пятками в резиновых сапожках. Она снова постучала по почтовому ящику: – Эй, мам, привет!..
Оглядевшись – не видит ли ее кто-нибудь, – она локтем разбила стеклянную панель на двери, как делают грабители в фильмах, и просунула руку в щель, чувствуя, как по спине пробегает дрожь от страха, что тот, кто сейчас внутри, схватит ее за руку. Затем аккуратно сняла с двери цепочку и, приподняв щеколду, вошла.
В прихожей неприятный запах ощущался сильнее; кроме того, пахло сыростью и чем-то нечистым. На телефонном столике выросла целая пагода разнообразных почтовых конвертов, серая пыль перекатывалась клубками между ковром и плинтусом, скапливаясь в углу. Во многих местах обои отстали от влажной штукатурки и надулись пузырями. Ей показалось, что она слышит наверху чьи-то шаги. А может, просто у нее воображение разыгралось?
– Мам?..
В гостиной света тоже не было, лишь сквозь задернутые шторы проникал слабый тонкий лучик солнечного света. Кэрол остановилась на пороге, увидев, что на полу лежит чье-то тело. Слишком маленькое, чтобы быть телом ее матери. Да и одет был этот человек в какие-то лохмотья. Ей еще никогда в жизни не доводилось видеть труп так близко. Но, к ее собственному удивлению, она испытывала в этот миг в основном гнев из-за того, что кто-то незаконно поселился в материном доме, а ей теперь придется еще и со всем этим разбираться. Прикрывая рукавом нос и рот, Кэрол обошла тело вокруг и присела на корточки, чтобы рассмотреть его получше. Оказалось, это женщина, причем гораздо старше, чем ожидала Кэрол. Неизвестная старуха лежала на грязном, покрытом отвратительными пятнами матрасе, ее седые волосы совершенно свалялись, ногти на руках чудовищно грязные, а одета она в грязный синий кардиган и длинную юбку из плотного зеленого вельвета… Юбка показалась Кэрол странно знакомой, и, глядя на нее, она вдруг поняла, что смотрит на свою мать.
– О господи!
Сначала ее охватило желание немедленно убежать отсюда, притвориться, что ее здесь никогда и не было, что ничего этого она не видела. Но потом она убедила себя, что необходимо сообщить в полицию. И позвонить сестре. Она снова присела на корточки, выжидая, когда утихнет сердцебиение и перестанет кружиться голова. Потом решительно встала, и тут глаза матери вдруг распахнулись, точно деревянные глазки марионетки.
– Боже-мой-черт-подери! – пробормотала Кэрол и, отшатнувшись, споткнулась о ковер и упала навзничь, больно стукнувшись головой о нижний угол каминной облицовки.
– Вы кто? – спросила ее мать, явно охваченная паникой, а ее глаза расширились от ужаса.
Однако ответить Кэрол была не в силах.
– У меня тут и красть-то нечего. – Мать помолчала, прищурилась и спросила: – Я вас знаю?
Надо было бы, конечно, вызвать «Скорую помощь», но в голове у Кэрол было так пусто, что она не могла даже вспомнить, по какому номеру в Объединенном Королевстве следует звонить в случае чрезвычайной ситуации.
– Ты ведь Кэрол, верно? – Мать, цепляясь за подлокотник дивана, медленно приподнялась и встала на колени. – Ты сменила цвет волос. – Затем, собравшись с силами, она выпрямилась в полный рост. – Но ведь ты должна сейчас быть в Америке.
– Ох, мам, я ведь подумала, что ты умерла!
– Я спала.
– На полу? – Затылок у Кэрол буквально свело от боли.
– Не на полу, а на матрасе.
– Сейчас, в разгар дня?
– Мне трудно подниматься по лестнице.
На всех горизонтальных поверхностях в гостиной толстым слоем лежала пыль. Постер в рамке – пейзаж Констебля – стоял, прислоненный к стене, прямо под прямоугольником невыгоревших обоев, где обычно висел; через все стекло тянулась трещина.
– Мне казалось, что ты нас ненавидишь, – сказала мать. – Мне казалось, теперь ты всегда будешь жить отдельно, вдали от нас.
Это была та самая комната, где они с Робин ели томатный суп и жареные «пальчики» и смотрели мультфильмы «Сорока-болтунья» и «Самая лучшая волшебная палочка». Здесь они играли в «мышеловку» и накрывали кофейный столик простыней, чтобы «сделать пещеру».
– Что случилось? – спросила Кэрол у матери.
– Я просто спала.
– Нет, что случилось с этим домом. С тобой.
– Твой отец умер.
– И что потом?
За задней стеной ограды росла большая липа и своими ветвями закрывала все боковое окно дома, а когда налетал ветер, листья липы шелестели и меняли цвет, точно косяк рыбы. Сейчас это окно было закрыто листом фанеры.
– Как тебе удалось войти? – спросила мать.
– Мам, ты когда в последний раз ванну принимала?
– Я целых сорок три года о твоем отце заботилась.
– Но от тебя же пахнет!
– Домашних дел всегда было столько, что на целую жизнь бы хватило.
– А Робин знает, что у тебя тут творится?
– Ну а потом уж делать его счастливым мне больше не требовалось. Хотя мне, пожалуй, никогда толком не удавалось сделать его счастливым.
– Робин никогда мне ничего не говорила.
– Я предпочитаю совсем не выходить на улицу. Там все такие толстые. И теперь там есть специальные электрические знаки, по которым можно понять, когда подойдет следующий автобус. Наверное, мне следовало бы хоть чаем тебя напоить. – И мать направилась на кухню, чтобы приготовить чай, а точнее, бог знает какое варево, где кишат микробы.
