Потом на военном самолете «Антонов» они полетели в Москву. В аэропорту на нее снова накинулась толпа интервьюеров. И она сказала: «Знаете, есть вещи, о которых я не могу и не хочу говорить. – Потом прибавила: – Но больше всего мне хочется, чтобы меня наконец оставили в покое. – И вдруг продекламировала: – О смерть, ты для меня любовнице подобна с белейшей кожей цвета облаков, а волосы твои темны и тяжелы, как грозовая туча…» И сопровождавшие ее люди тут же поспешили оттеснить журналистов, говоря им: «Поймите, мисс Хогг все еще очень слаба. Вам, пожалуй, лучше отложить интервью».
Клэр сделала себе короткую стрижку, покрасила волосы, превратившись в блондинку, и купила красивое летнее платье. Платьев она не носила практически с детства.
Они вылетели в Мюнхен. Ее сын по-прежнему не ходил, но ее уверяли, что все наладится, только нужно немного подождать. В Мюнхене они взяли в аренду серебристый «БМВ» и поехали на нем по магистрали Е52 к югу, в сторону Зальцбурга. Вскоре впереди завиднелись вершины Баварских Альп. Перебравшись на другой берег реки Инн, они свернули на север. Дорога все время шла вверх, и когда они наконец достигли вершины горы, перед ними внезапно открылось озеро – Клэр никак не ожидала увидеть здесь десять километров великолепной холодной сияющей синевы и на ней стайку парусов, склонившихся под одним углом.
Дорожный знак сообщил им: «Штиллер на Зимзее».
Они проехали через центр города. Улицы здесь были вымощенные булыжником, над окнами маркизы. Миновали гостиницу «Чайка над озером» и гостевой дом «Запад». У дверей лавки мясника висела целая свиная туша. Они миновали Раштхаусштрассе, спустились почти к самой воде и дальше поехали, точно следуя изгибу береговой линии. Наконец Питер остановил машину возле небольшого дома с апартаментами, окна которых были обращены к озеру. Белые стены, деревянные балконы шоколадного цвета и крыша, похожая на черную шляпу, размера на четыре больше, чем нужно.
Клэр вынула спящего сына из автомобильного креслица и пристроила его головенку к себе на плечо. Питер, на ходу вытаскивая из кармана ключ, пропустил их в холл, совершенно пустой, где она увидела шесть деревянных почтовых ящиков, вазу с бумажными тюльпанами и большую фотографию цвета сепии на стене в рамке. На снимке был запечатлен вид на озеро где-то в начале прошлого века.
Лестница у них под ногами отозвалась гулким эхом. Питер взял у Клэр ребенка, потому что преодолеть предстояло целых три пролета. И после каждого ей приходилось немного постоять, чтобы отдышаться.
Когда они вошли в квартиру, свет Питер почему-то зажигать не стал, и, как только он закрыл за ними дверь, вокруг воцарилась почти полная темнота. Воздух был прохладным, пахнущим пчелиным воском и ванилью.
– Встань там, – попросил он Клэр, и она услышала многоголосый скрип ржавых оконных ручек и петель, а потом ставни распахнулись настежь, и ей сразу стало ясно, что совершенно неважно, какая в этой комнате обстановка. Да и сама комната служила, собственно, лишь рамкой для поистине невероятного вида, открывавшегося оттуда.
Клэр вышла на балкон. Флотилия парусных суденышек теперь покрывала всю поверхность озера; белые паруса кружили, то и дело меняя курс, возле желтого буйка. И Клэр словно растворилась в этом извечном круговороте жизни, в этом озерном свете, в зелени этих лесов. Питер стоял с ней рядом, на руках у него спал ее сын. Она провела пальцами по зернистой поверхности деревянных перил, где каждая шероховатость была точно напоминание о некоем лете, одном из множества минувших лет. А на другом, гористом берегу озера виднелся лес, который начали вырубать еще пятьдесят, сто или двести лет назад.
Клэр чувствовала, что во всем этом есть некое странное несоответствие, нечто неправильное, но ткнуть пальцем и сказать, что именно неправильно, она бы не смогла.
– А завтра мы возьмем лодку и отправимся под парусом на прогулку по озеру, – услышала она голос Питера.
Дыши, дыши…
Кэрол вышла из института, по красной линии метро добралась до Дэвиса, а дальше пошла пешком. Войдя в квартиру, она довольно долго стояла, словно оцепенев и чувствуя, какая пустота вокруг, боролась с противным холодком, поднимавшимся откуда-то из самого низа живота и постепенно захватывавшим все ее существо. И вдруг отчетливо поняла: ее ничто здесь больше не держит; она может просто взять и уйти, оставив все как есть. Кэрол быстро сложила свои вещи в два чемодана, бросила ключи в почтовый ящик и взяла такси до Логана, где, к счастью, буквально в последнюю минуту обнаружилось одно свободное место в эконом-классе на ближайший рейс «Бритиш эйруэйз», да еще и со скидкой, буквально за гроши. Возможно, это был знак свыше, но Кэрол в такие вещи не очень-то верила.
Сидя в «Старбаксе» и лелея в руках чашечку эспрессо, она представляла, как та маленькая женщина из «Фернандес и Чарлз», у которой вечно кислое выражение лица, будет стоять посреди ее гостиной, пытаясь понять, какого хрена ей делать с огромным мягким мячом для специальной гимнастики, с куклой-марионеткой для театра теней, привезенной с острова Бали, и с креслами из «Крейт энд Баррел». За столиком справа от Кэрол сидели рядышком двое мормонов – рослые сильные парни, видимо фермеры, в черных костюмах, на которых болтались большие, словно таблички на офисных дверях, бейджики с их именами: Элдерс Торстед и Белл. А за столиком слева какой-то человек с кожей цвета эбенового дерева в искусно вышитой белой джеллабе читал книгу «Новый финансовый порядок». Телефон сообщил Кэрол, что получено четыре новых сообщения, и она, сняв с телефона заднюю крышку, ногтями подцепила сим-карту, вытащила ее, а потом небрежно уронила и «симку», и сам телефон в мусорный бачок.
Объявили рейс Кэрол, и она поднялась в самолет. Бокал шампанского от авиакомпании, неудобное кресло, в котором слишком тесно и невозможно вытянуть ноги, и наконец рев мощных двигателей – и она оторвалась от земли… А через час Кэрол уже с удовольствием ела нежного, выкормленного зерном цыпленка с соусом из лесных грибов и молодым фенхелем и смотрела, как за иллюминатором рекой течет темная ночь. Потом она уснула, причем довольно крепко, и ей снился не тот старый сон – как ее самолет терпит крушение и сгорает в воздухе, – а совершенно новый, в котором она была обречена на вечное скитание в пространстве среди волн космической радиации, ослепительного сияния и мертвящего холода; когда она проснулась, их самолет уже снижался, кружа над озерами Хартфордшира и собираясь садиться в Хитроу.
На лондонском вокзале Юстон она села на поезд, который, бодро постукивая колесами, помчался на север. Кэрол наслаждалась знакомыми звуками. Сидящие на цепи собаки в крошечных двориках, эстакады, сельские домики, нарядные, как на почтовой открытке, – все полученные когда-то ею уроки истории были запечатлены в этих пейзажах. Великопостная милостыня
[64], «Розовый круг»
[65]… Надо было заранее позвонить, подумала она, но решила, что без предварительного звонка ей по крайней мере удастся незаметно прокрасться к дому и посмотреть, что там творится. Если ей покажется, что все в порядке, она войдет, а если нет – развернется и сразу же уедет.
