Гевин, понимая, что это последние мгновения его жизни, очень хотел бы держаться более достойно и вести себя по-мужски, но боль в сломанных ребрах и резкие перепады в настроении присутствующих настолько его измучили, что у него хватило сил лишь покорно закрыть глаза и ждать, когда наступит вечная темнота.
Но темнота не наступала, и он услышал, как незнакомец говорит: «Мы с вами непременно увидимся на следующее Рождество». Затем, тщательно застегнув все пуговицы своего пальто и скрыв под полой обрез, а также свою развороченную грудную клетку, он прибавил: «Но тогда уже будет моя очередь». После чего он спокойно выпрямился, повернулся так, чтобы его прощальные слова расслышал каждый, и сказал: «А теперь я желаю всем вам доброй ночи и веселого Рождества».
Затем он широкими шагами подошел к тому же французскому окну, распахнул его и шагнул наружу. Его мгновенно окутал целый вихрь снежинок, и он исчез в темноте.
Гевин сидел, уронив голову на руки, и тупо изучал древесные волокна на кухонной столешнице, выжидая, когда подействует выданный матерью кодеин. Сара заварила чай в большом чайнике и выставила на стол тарелку с печеньем; да и все остальные тоже, казалось, в определенной степени успокоились. Во всяком случае, печенье с кремом и драченой и чашка горячего чая, обхватив которую можно погреть руки, очень этому способствовали. Только теперь стало заметно, что на виске у Эмми кровавая ссадина.
Дэвид наконец-то осознал полнейшую невероятность всей этой ситуации и некоторое время едва не звенел от возбуждения – еще бы, ведь он только что успешно прошел, можно сказать, настоящую инициацию! Его мужество было подвергнуто такому испытанию, какое его друзьям вряд ли когда-либо доведется пережить! Его, правда, очень огорчало, что он так и не сумел сфотографировать мертвеца, однако проскользнуть в столовую со своим телефоном он все же ухитрился, хотя дед закрыл туда доступ абсолютно для всех. Но сами по себе кровавые пятна на потолке и на стенах показались Дэвиду не слишком впечатляющими; впрочем, он надеялся, что фотографии получатся достаточно страшными и смогут дать представление о том, как выглядела сцена убийства. Впервые произошедшее показалось Дэвиду не просто печальным, но ужасным и глубоко отвратительным, и до него только сейчас стало доходить, что он был свидетелем того, как его родной дядя убил человека. И этот жуткий факт не стал для него более приемлемым, даже когда он собственными глазами увидел, как убитый сам поднялся с пола и объявил, что на следующее Рождество убьет его дядю.
А Софи наверху металась из комнаты в комнату, окликая свою дочь и тщетно пытаясь ее найти. Ее все сильнее охватывала паника. Возможно, Аня так испугалась, что выскочила из дома и бросилась бежать в неизвестном направлении? – с ужасом думала Софи, продолжая звать дочь. Но Аня уже не могла услышать призывы матери: она давно была без сознания и лежала, скорчившись, в тесном ледяном убежище под крышей.
Софи вернулась на кухню и сообщила всем, что никак не может найти Аню.
– Но куда она могла тут уйти? – попытался успокоить ее Лео.
Но Софи продолжала волноваться:
– Послушайте, в доме Ани точно нет, я в этом уверена.
Не все сразу осознали смысл ее слов, и кто-то даже возразил:
– Да она просто из той комнаты выбежала и теперь где-то отсиживается.
– Нет, она выбежала из дома! – стояла на своем Софи.
– Твою мать! – Лео вскочил и обратился к отцу: – Пап, где твой фонарик?
Лео и Роберт обыскали весь сад. Заглянули в сарай и за высокие деревянные шпалеры для роз. И даже в компостную яму. Потом взяли бамбуковые подпорки для растений, стоявшие за кухонной дверью, и принялись тыкать ими в сугробы. Лео старался не думать о том, что, если и отыщет таким методом свою дочь, она наверняка будет уже мертва.
Прошло, наверное, минут десять, и вдруг Дэвид, сидя на кухне, как бы между прочим заявил:
– А я знаю одно укромное место, где она могла спрятаться. Наверху в ванной комнате в стене есть что-то вроде ниши…
Софи сломя голову ринулась туда. Через пару лет, когда их отношения достигнут самого дна, она, вспоминая этот случай, с размаху влепит сыну пощечину и назовет его «злобным маленьким дерьмецом», потому что он с самого начала все знал и молчал. А когда распадется ее брак с Лео, она в глубине души будет уверена: в этом тоже виноват ее сын, который оказался способен спокойно сидеть на кухне и есть печенье, ничуть не обеспокоенный ни отсутствием сестры, ни тем, что она, вполне возможно, умирает наверху, в своей ледяной щели.
Софи ногой распахнула дверь ванной комнаты, отодрала от стены панель и вытащила девочку из щели. Холодное и чуть влажное тело Ани казалось абсолютно безжизненным, ее руки и ноги бессильно болтались. Софи отнесла дочь в спальню, и Мартин, вспомнив наконец, что он врач, начал действовать. Вдвоем они раздели Аню, натянули на нее ее сухую и теплую ночнушку с кроликами и уложили под стеганое одеяло. Саре велели принести фен для волос, включить его на полную мощность и непрерывно направлять горячую струю воздуха на сотрясаемую страшным ознобом девочку. Эмми принесла теплую вязаную шапку.
– Ее нужно отвезти в больницу, – настаивала Софи.
– Для этого ее снова придется вытащить на холод, – возражал Мартин. – И потом, в больнице с ней будут делать абсолютно то же самое, что делаем и мы.
– Но она поправится? – дрожащим голосом спросила Софи, и Мартин честно признался:
– Не знаю. – Именно эти его слова Софи будет помнить до конца своих дней, а вовсе не то, что именно свекор сумел спасти ее дочь. Ее потрясло, как спокойно Мартин принял тот факт, что ему, возможно, не удастся вернуть Аню к жизни.
Мэдлин налила горячего сладкого чая в детский поильник с носиком, который на всякий случай приберегала с тех пор, как ее внуки были младенцами, и принесла Софи. Та осторожно втиснула носик кружки между губами Ани.
– Попей, дорогая, попей.
Лео и Роберта позвали из сада. Сначала Лео испытал невероятное облегчение от того, что его дочь нашлась и жива, но его тут же охватил ужас – он увидел, что девочка ни на что не реагирует, а ее неподвижный взгляд устремлен куда-то вдаль. Он наклонился к ней, поцеловал и бодро окликнул:
– Эй, малышка!
В небольшую спальню постепенно набилось столько народу, что Мартин рассердился и велел всем уйти – все равно им там делать было нечего. Сара и Эмми послушно спустились на кухню и принялись мыть посуду, а Роберт попытался навести в столовой хотя бы относительный порядок. Он смел осколки разбитых часов, скатал и засунул в полиэтиленовый мешок пропитанный кровью ковер, а затем вынес его в сад; снял со стены и вынул из забрызганной кровью рамы карту Бедфордшира и аккуратно убрал ее в ящик комода. Затем он дочиста вымыл с мылом раму и оконное стекло; соскреб с обоев засохшие кровавые ошметки; снял с окон шторы, сунул их в ведро с мыльным раствором и оставил отмокать. Проделав все это, Роберт выключил в комнате свет, закрыл туда дверь и символически подпер ее стулом.
