— Он все рассказал. Ушел он от нас тогда по Дону. По реке. Там на плоту народ двигался. Он к ним пристал. Вместе они и спускались. А вот дальше он несет какую-то блажь. Якобы ночью на стоянке он увидел летающие огни. Ну, полюбопытствовал. И огни эти на него напали. Жгли, гнали. Говорит, как огненные осы. «Или шаровые молнии». Они били его, загнали в воду. Потом из воды он вылез. И поднялся по лестнице в какую-то пещеру на берегу. Спрятался в ней от этих огней. В общем, какой-то бред несет! Но видок у него, я скажу, ужасный. Весь в ожогах. Трясется, как припадочный.
— А копье? Куда он дел копье? — в один голос спросили Бархатова и Казаков.
— Хрен его знает! Вспомнить не может. То ли оно осталось на стоянке, где они отдыхали. То ли он тащил его с собою и где-то потерял. Одно ясно. Где-то на реке. Рассказывает, что там была деревянная лестница и пещера. Там эти огни его и настигли.
— Ну, ясно! Что делать будем?
— Думаю, чуть оклемается, пусть покажет, где это было. Уж больно жалок он. Досталось ему…
Разговор закончился неожиданно. Как и начался. Бархатова и Казаков вернулись к костру, где в это время Володя Озеров закончил рассказывать какую-то красивую ительменскую сказку и продолжал свое повествование о старом шамане:
— Ну а если серьезно, то он и научил меня шаманить по-настоящему. Долго учил. Делать не совсем так, как я делал до этого. Сначала посадил на специальную диету. Очищение организма. Надо ограничивать себя не только в еде. Но и в духовном плане. Запрещено сквернословить, пустословить, сплетничать. Ограничить круг общения. Уединиться.
Володька встал. Подбросил в костер несколько поленьев. Посмотрел на огонь долгим немигающим взглядом. И продолжил рассказ:
— В пище тоже не все просто. Табу на красное мясо. Только речная рыба. Овощи — пожалуйста — картошку. Помидоры, морковку, зерно. Яйца можно. А вот хлеб, сыр, молоко — нельзя. Даже черный чай и кофе. Лекарства тоже нельзя. И нужна постоянная осознанность в делах. Диета необходима для того, чтобы установить связь с окружающей природой. Чувствовать ее. Чувствовать растения. Мир. Диета может длиться от нескольких дней до нескольких лет…
— Похожа эта диета на христианский пост? — спросил кто-то из сидящих у костра.
«Да, похожа свинья на ежа!» — скептически шепнул про себя Казаков. Ему казалось, что только у них в монастыре все делается правильно. А тут вот Володька рассказывает о своем опыте. Странном опыте.
— Диета закончилась в один день. Дед заявил, что я очистился. И теперь пора приобщиться к миру духов. Мы выехали в тайгу. И там, на одиноком камне, вдали от людей, дед облачился в сшитый из черных перьев костюм Ворона. На голову надел маску с огромным клювом. На меня напялил такой похожий на индейский головной убор. Тоже из перьев.
Все, как завороженные, слушали рассказ Озерова, отмахиваясь от мечущегося в стороны дымка костра.
— В общем, разожгли огонь. Дед-Ворон закурил трубку. Глотал дым. И задувал его в бутыль с коричневой, духовитой, похожей на коньяк жидкостью. Как он объяснял мне до этого — там находится специальный напиток, настоянный на травах и грибах. Он выпил его. Потом налил мне стакан, полный до краев. Я тоже выпил. Вкус напитка был специфический. Это трудно объяснить. Дед-Ворон посидел, посидел, видимо, чтобы забрало. И подняв бубен, начал медленно и ритмично бить в него, погружаясь в транс…
В это время Мария Бархатова потихоньку, на ушко начала комментировать рассказ Озерова, чуть склонившись к Людке Крыловой:
— В принципе, шаманские практики во всем мире очень похожи. Чтобы добиться измененного состояния сознания, используются давно известные методики — специальные напитки, ритмичная музыка, костюмы. Я думала, что у нас в стране это уже так, в первозданном виде, не сохранилось. А вот надо же! Встретить шамана в центре России! Такого я не ожидала. Ну никак… не ожидала…
— Горел костер. Шаманский напиток постепенно кружил голову. И я двинулся в такт и ритм за дедом-Вороном и его бубном. Танцевали вокруг огня. Постепенно, я даже не заметил как, переместился в какой-то совсем другой мир. Он был полон каких-то то ли существ, то ли сущностей. Я видел не глазами, а как бы всем телом. Сущности или существа, окружавшие меня и деда-Ворона, — это были, судя по всему, духи, а может, и души наших предков. Эти духи жалобно стонали, просили дать им энергию, дать им силу… Были и другие существа из этого мира… Дед-Ворон в такт ударам бубна сначала тихонько, а потом все громче и громче запел свою песню. Необычную песню. И духи, которые до этого жалобно стонали, шуршали, устраивали между собою свалку, присмирели, успокоились. А я тоже почувствовал себя, как ребенок в колыбели, когда мама поет над ним любовную песню. На эту песню откуда-то из леса пришел он.
— Кто он? — заворожено спросила Крылова.
— Я сразу узнал его. Это был дух медведя. Да, того самого медведя. В этот момент я почувствовал такой ужас. Такой страх. И вспомнил то, что было давным-давно, спрятано где-то в сознании моем, что ли… Я иду по белому-белому пушистому снегу. На лыжах. Зимой. И чувствую исходящую от леса опасность. Чей-то взгляд. Пристальный и тяжелый. И этот взгляд вызывает внутри меня омерзительный страх. И ужас. Но я не могу понять, откуда грозит опасность. А когда прохожу мимо поваленной сосны, из-за нее выскакивает что-то буро-темное, чудовищное. Я чувствую только удар. Рев над головой моей, укрытой в малахае. И запах. Острый запах зверя, который бьет в ноздри. И еще хруст. Хруст моих костей в пасти… И вот теперь, во время сеанса, дух медведя-шатуна, убившего меня в какой-то другой, неизвестной мне жизни, пришел сюда из леса. Дед-Ворон выманил его. Все тело мое одеревенело. Руки, ноги онемели… Я уже не мог двинуться от страха… И сидел в сторонке, сжавшись в комочек.
Но дед-Ворон знал свое дело. Он стал бросать в огонь жертвы. Мясо, зерно.
Духи, урча, кинулись поглощать угощение. Медведь тоже подполз. Клубясь и переливаясь всеми огнями, начал жрать.
Огонь костра, до этого горевший ровно и сильно, стал трещать, коптить. Запах жареного и сгорающего мяса удушливо распространялся по поляне.
Пир духов продолжался недолго. Потому что сумрак летней ночи постепенно начал отступать, возвращая поляне, лесу вокруг его привычные очертания.
А я вдруг ощутил с восходом солнца такую тишину, такое безмыслие. Какое-то очищение мозга. Ни о чем даже не хотелось думать или беспокоиться. Страхи тоже ушли… А в душе воцарился мир. Такой был мой первый опыт.
Озеров встал от костра, достал из сумки деревянные фигурки-пеликены. Тотемные статуэтки, изображающие смеющегося человечка. У ительменов это символ удачи, счастья. Подарил женщинам.
— Его обязательно надо ласкать и гладить. С ним можно говорить, — хитро улыбаясь, заявил шаман Володька. — Ему можно доверять сокровенное, просить у него что-либо. И он обязательно откликнется.
Крылова озорно рассмеялась и чмокнула подаренного ей пеликена в головку.
* * *
